Несколько насмешливых детей действительно просили у меня деньги – подростки, может быть, шестнадцати-семнадцати лет. Но они планировали присоединиться к «Талибану» и уйти из Сабрэя, чтобы бороться за «свободу». Гулаб сказал мне, что у него нет намерений уезжать отсюда. Я это понимал. Он был частью этой деревни. Однажды он станет старейшиной. Его дети вырастут здесь. Это все, что он когда-либо знал, и все, чего он когда-либо хотел. Это был очень красивый уголок Гиндукуша, место, где был его дом. Зачем могли понадобиться деньги Мохаммаду Гулабу из Сабрэя?

Последний из детей ушел из моей комнаты, и я лежал, раздумывая над ситуацией, когда раздался громкий пинок в дверь, из-за которого она почти слетела с петель. Никто не выбивает дверь таким образом, кроме талибской группы захвата. Я мог себе представить только это. Но здесь, где двери не подходят под проемы, хороший удар ногой – единственный способ открыть проход, недостаточно просто со всей силы налечь плечом.

Но внезапный шок от того, что в двух метрах от твоей головы кто-то вышибает дверь, – это немного неприятный опыт. У меня до сих пор от этого нервный тик. Потому что звук выломанной двери – последнее, что я слышал перед тем, как меня начали пытать. Иногда я слышу его в своих кошмарах. Я просыпаюсь в поту, резкий звук эхом проносится у меня в голове. Неважно, где я нахожусь – мне обязательно нужно проверить дверной замок перед тем, как снова лечь спать. Это временами бывает до чертиков неудобно.

Как бы то ни было, на этот раз пришли не талибы. Это были лишь мои ребята: они пытались открыть дверь, которую, должно быть, слишком плотно захлопнули дети. Мое сердце снова начало биться, и в моей комнате оставалось более-менее тихо до середины утра, когда дверь просто вынесли с яростным грохотом, который потряс всю гору, не говоря уже о комнате. И снова я чуть не выпрыгнул из своего афганского костюма. На этот раз ребята звали меня. Я не мог понять что, но что-то явно происходило – вся деревня начала двигаться. Боже правый! В чем дело? Повсюду бегали и взрослые, и дети, вперемешку, и все кричали одно и то же: «Парашют! Парашют! Парашют! Доктор Маркус, идем быстрее!»

Я вышел на улицу, но с каждым шагом меня пронзала острая боль. Я решил принять еще одну порцию опиума, как только вернусь. Лица всех были направлены вверх, прямо на ясно-голубое безоблачное небо. Что мы видели? Ничего. Что бы ни прилетело, было уже внизу, и я долго пытался объяснить жителям деревни, что мне обязательно нужно знать, был ли человек на конце парашюта, и если так, сколько этих парашютов было. Была ли это зона высадки моих ребят, которые придут и спасут меня?

Но попытки мои не увенчались успехом. Никто не понимал меня. Дети, которые на самом деле и заметили парашют или парашюты, были так же озадачены моими вопросами. Все часы изучения языка, которые мы провели вместе, сошли на нет.

Было созвано срочное собрание, и большая часть взрослых ушла. Я вернулся в дом. Жители вернулись, может, минут через пятнадцать и принесли с собой все мое снаряжение, которое было спрятано подальше от глаз «Талибана». Они вернули мне ружье и патроны, мою разгрузку, в кармане которой лежало портативное внутреннее радио, «PRC-148», наушники для которого я потерял. На ней все еще было немного заряда, а аварийный маяк до сих пор работал.

Я знал, что, если возьму быка за рога, пойду на улицу и сделаю передачу через устройство связи, я снова буду живым сигналом бедствия, который американцы наверняка смогут засечь из летающих в небе вертолетов. С другой стороны, талибы, прятавшиеся за холмами, едва ли упустят меня. Я находился в довольно трудной ситуации.

Но ребята из Сабрэя, отвечающие за оружие, также принесли мне лазер и одноразовую камеру. Я взял винтовку и прижал к себе, словно любовь всей своей жизни. Это было оружие, которым меня наградил Бог. Насколько я мог судить, он все еще хотел, чтобы оно у меня было. Мы прошли вместе долгий путь, и я, вероятно, заслуживал какую-то награду за скалолазание. Может быть, мне даже как-нибудь вручат Гран-при Гиндукуша, и величать меня будут Шерпой Маркусом.

Ой, простите, я имел в виду, награду за скалопадание, Гран-при Гиндукуша, которым наградят печально известного шерпу Маркуса Неустойчивого.

Выйдя на улицу, я надел свою разгрузку, зарядил и поставил на предохранитель ружье и приготовился к тому, что могло нас ожидать. Но когда мне вернули разгрузку, я сразу пошел к детям. В ней у меня лежала тетрадь, и мы нашли в деревне простую шариковую ручку.

Я пригласил детей в дом и аккуратно нарисовал два парашюта на листе. Под первым я нарисовал человека, под вторым – коробку. Потом я показал обе картинки детям и спросил у них, какая правильная? Двадцать маленьких пальчиков взлетели вверх, направленные на парашют с коробкой.

Отлично. У меня были разведданные. Прислали какую-то продовольственную помощь. И так как местные жители не используют ни воздушные суда, ни парашюты, эти припасы должны быть американскими. Они должны были быть направлены остаткам моей команды. И так как все остальные были мертвы, я был этими остатками.

Я спросил детей, куда именно упал парашют, и они лишь указали на гору. Потом они выбежали из дома и двинулись в ту сторону – я думаю, чтобы попытаться показать мне. Я стоял на улице и наблюдал за детьми, все еще не до конца разобравшись. Меня как-то нашли мои приятели? Или старик добрался до Асадабада? Так или иначе, было бы просто невероятным совпадением, если бы американцы скинули гуманитарную помощь всего в нескольких сотнях метров от того места, где я укрывался. Горы здесь были бесконечными, и я мог прятаться где угодно.

Я вернулся обратно в дом, чтобы дать отдых ноге и немного поговорить с Гулабом. Он не видел, как сбросили помощь, и понятия не имел, насколько далеко ушел его отец. У меня в голове вертелись факты, которые известны каждому солдату: армия Наполеона наступала на Москву со скоростью один километр каждые десять минут, с полной экипировкой и мушкетами. Это шесть километров в час, ведь так? Таким образом, старейшина должен был пройти расстояние до базы, может, часов за одиннадцать.

Но надо принять во внимание отягчающие обстоятельства: (1) ему было около двух сотен лет, (2) гора, которую он пересекал, имела наклон немного более отвесный, чем Монумент Вашингтона, по крайней мере, мне так казалось. И если старейшина дойдет до базы до конца Рамадана 2008 года, мне еще повезет.

Часом позже это снова повторилось. Бум! Чертова дверь громыхнула, как бомба. Даже Гулаб подпрыгнул. Но не так высоко, как я. В дом вошли дети, сопровождаемые группой взрослых. Они принесли какой-то документ – белый лист, который выглядел здесь, как снежный шар в угольной шахте, здесь, в мире, где слова «мусор» просто не существует.

Я забрал у них лист и понял, что это инструкция для мобильного телефона.

– Откуда вы это взяли? – спросил я.

– Там, доктор Маркус. Там!

Все указывали на склон горы, и у меня не было проблем с переводом.

– Парашют? – сказал я.

– Да, доктор Маркус, да. Парашют.

Я снова отправил их туда, пытаясь объяснить им, что нужно обыскать склон горы и найти нечто похожее на рисунок в инструкции, нечто, что могло упасть в ящике.