— Не стой на месте, дура! — выкрикнул я, пытаясь перекричать общий вой толпы. — Оставь его в покое, тупая манда! Если не хочешь, чтобы он сдох.

Разумеется, ее это только раззадорило. В глазах любого нормального человека я выглядел обычным делирантом из числа друзей ее мужчины.

— А ну, отпусти! — заорала баба, пытаясь ударить меня с ноги.

К счастью, зауженная кримпленовая юбка заметно сковывала движения нижней части ее тела. Целясь мне между ног, она попала — а как же иначе — все в то же бедро. Я взвыл от боли, но все еще продолжал поступательное движение в составе людской массы, в то время как она загорланила куда-то в сторону:

— Витек! Витек, ептыть! Отцу помоги, фраер! Витек появился неожиданно и совсем не с той стороны, откуда (в соответствии с направленностью воплей его мамаши) я его ожидал. Тупая детина комбайнерского вида с уже набухшей носовой сливой и другими заметными следами ранне-молодежного рабоче-крестьянского алкоголизма.

Удар под дых получился не сильным, но точным. Я инстинктивно сжался и отпустил ношу…

Едва я отпустил его, он тут же осел вниз. А толпа в это время сделала очередной рывок в нашу сторону: я, едва удержавшись на ногах, поплыл куда-то вместе с ней.

Не знаю, сколько еще он кричал. Я слышал его где-то с полминуты. А потом перестал слышать. Я вообще перестал слышать что-либо, перестал ощущать что-либо. Все шесть чувств заполонило одно: измена. Жуткая, глобальная. Причиной измены была тень — все та же, огромная и бесшумная, на сей раз надвигающаяся очень медленно с той стороны, откуда текли реки человеческих ресурсов. Люди поворачивали головы и в ужасе застывали, натыкаясь друг на друга, как на картине «Последний день Помпеи». Я медленно, но неотвратимо тоже начал поворачивать голову назад…

Show must go on. Продолжение следует.

Ты в любом случае его увидишь.

* * *

На сей раз оно представляло собой единое целое. Не отдельные дома, а все сразу. Весь детский конструктор — гипертрофированно-гигантский «Лего». Надо сказать, в воздухе это смотрелось гораздо внушительнее, чем на плоскости.

Двигаясь куда-то в составе ополоумевшего (на тот момент — уже ополоумевшего. Именно ополоумевшего) человеческого стада, я еще мог время от времени поворачивать голову назад. Это нависало над толпой с тыла, сгоняя ее последние неприкаянные частички в общую кучу. Так электрический фен будет сгонять в кучу разрозненные пылинки, если направить его на них под соответствующим углом.

Правда, роль направленных струй горячего воздуха в данном случае играла паника. Она создавала границы, за которые люди не могли выйти.

Наблюдение по ходу: оказывается, измена тоже может быть направленной величиной. Векторы человеческой измены, слившись в один поток, создавали силовое поле, под действием которого люди, подобно загнанным в угол баранам, двигались в строго заданном направлении. На заклание.

С моего ракурса взгляду открывался фрагмент внутренней (полой) поверхности этого, унизанной уходящими к шпилю рядами полок. Точно таких же, какие используют в поездах дальнего следования. Зафиксированных в нерабочем положении — мягкой поверхностью к стене. Перемежаемых вертикальными лестницами, с дальнего расстояния принимающими вид идеальных швов, прямых и устремленных в нераспознаваемую с этого ракурса бесконечность. Издалека все это плохо поддавалось идентификации и в совокупности казалось похожим на какие-то кибернетические соты, линейная упорядоченность которых только усугубляла общественный ужас.

Не приличествующая ситуации шутка: все вместе казалось похожим на упорядоченные в линии сотовые телефоны, вид с тыла. Здесь можно поставить смайлик, если когда-нибудь вам дадут возможность это напечатать.

Я подумал: может быть, я единственный в этой толпе, кто знает, что это такое: всего лишь полки и лестницы.

Я единственный, кто знает в доскональной степени одну весьма примитивную истину. Ролан Факинберг: всего лишь человек.

Единственный, кто знает: все происходящее — всего лишь хайтек. Ничего, кроме хайтека.

Может быть. А может, об этом знают все. Знают, но боятся себе признаться. Людям всегда нужны необоримые силы, чтобы подчиняться. Чтобы падать на такие вот глобальные измены.

Я выхватил из рюкзака фотоаппарат и начал неистово снимать — на ходу, оборачиваясь назад, из очень неудобного положения. Выдержка: 1/250, диафрагма: 5,6. Резкость: разумеется, бесконечность.

Никогда не ожидал от себя такого рвения при исполнении служебных обязанностей. Насколько я помнил, оные обязанности до сих пор сводились к тому, чтобы отснять грандиозное шоу. Мой контракт на пять тысяч долларов, пусть даже заключенный в устной форме, никто пока не разрывал.

Бег толпы теперь прекратился. Собранные в один гигантский общий котел человекоединицы шли (именно шли: переминаясь с ноги на ногу — с чужой на свою — и монотонно гудя, как музыка из открытых окон не оборудованных кондиционером тачек в пробке в час пик) по направлению к центру. Я прекрасно знал, каким будет дальнейший маршрут. Окольными и прямыми путями — к Манежной площади. Добро пожаловать на шоу Ролана Факинберга, люди.

Причина затора: ясна и понятна. По всем параллельным и перпендикулярным улицам он гнал такие же человечьи стада. Где-то они должны были выйти навстречу друг другу, столкнуться, перемешаться и бесформенной массой, замедлив движение, залиться в общий резервуар. Начиная от двора журfuckа МГУ и заканчивая остатками гостиницы «Москва». Все так, как сказал Игорь Петров. Даже еще большая площадь. Игоря Петрова, как всегда, нае…али. Думаю, они заполонят — по более-менее внятной окружности — весь промежуток между Пушкой, кинотеатром «Ударник» и Китай-городом. Никакому Полу Маккартни, никаким ЯНСР такое даже не снилось: максимум, что они смогли собрать — какой-то разнесчастный Васильевский спуск с его сорокатысячной вместимостью. Ролан Факинберг снова впереди планеты всей. Так и должно быть. Все просто здорово.

Когда неспешно шествующая масса поднесла меня к Театральной площади (мне еще повезло — две третьих населения Москвы окажутся намного дальше от эпицентра шоу), рядом со мной как-то случайно нарисовалалась студенческого вида девчонка. Имидж девчонки: на вид лет семнадцать, средняя — в силу не особо идентифицируемых черт лица — качественность, две псевдопубертатных блондинистых косички по обе стороны головы (влияние давно вышедшей из моды певицы Глюкозы — точнее, ее компьютерной интерпретации), виниловое мини, коротковатые, но аппетитные ножки в чем-то тяжелом и гриндероподобном. Типичный журfuck. Тем более что в ее правой руке был зажат кондовый крупнокалиберный диктофон.

— Вы не могли бы дать мне интервью? — хлопая наштукатуренными ресницами, спросила девчонка.

ИНТЕРВЬЮ 4

— Да, конечно. Почему бы нет?

— Прямо так, сразу? Хорошо.

Длительная пауза. Звуковой фон: гул толпы. На переднем плане — заикания и всхлипывания интервьюирующего.