— Мари, открой! Открой. Мари!

Опять Лора. Скребется уже не со стороны коридора, а из двери спальни Бадрида.

— Да открой! Я тебя умоляю! Это важно!

— Что еще такого важного?

Распахиваю дверь. Становясь на пороге. Не собираюсь ее впускать внутрь.

— Я молоко тебе принесла. И графин с выжатым соком.

— Это так важно?

Отбираю у нее поднос, продоложая заграждать проход.

— И печенье еще. И творог. Ну что? Ты проверила? Что показал тест?

— Это не твое дело, Лора. И тебя не касается!

Я разломала все на мелкие кусочки и спустила в унитаз.

Мало ли, какие еще шпионы в доме найдутся!

Быстрей бы вернулся Бадрид! А лучше всего не просто вернулся, а решил бы все проблемы! И забрал бы меня на свой необитаемый остров, чтобы никого не видеть!

— Хорошо, Мари. Хорошо. Не касается. Это твое дело. И твоя тайна.

— Вот именно! У тебя еще что-то важное, кроме шпионить?

— Да, Мари. Важное. Бадрид… Он завтра вернется.

Выдыхаю с облегчением, прикрывая глаза.

Даже почти готова простить Лору за эту новость!

— И еще… Он завтра женится, Мари. Все эти люди, которые съезжаются в дом уже сутки… Это гости на свадьбу.

Захлопываю за Лорой дверь, а перед глазами темнеет.

Так и съезжаю вниз, на пол, спиной по двери.

Бред! Это бред! Это самая несусветная глупость из всех, какие я когда-нибудь слышала!

Это невозможно!

«Бадрид Багиров всегда выберет долг между долгом и любовью» «Я его совсем не знала»

Набатом стучал слова Ирмы, пронзая виски.

Может, и я совсем не знаю Бадрида Багирова?

Есть ли хоть какой-то? Самый маленький шанс, что это окажется правдой?

Плевать. Плевать на всех. Я никому не должна верить, кроме него.

Только так мы можем быть вместе. Только это способно дать нам настоящую силу, разве нет?

И я не буду верить в эти глупые, а, может, слишком хитро спланированные бредни!

У нас слишком много врагов, и все они попытаются нас разлучить!

Укладываюсь на постель, сворачиваясь калачиком.

— Он нас любит, малыш. Любит. Он придет и все будет хорошо, — шепчу, поглаживая живот.

* * *

— Бадрид!

Тут же просыпаюсь, чувствуя, как меня обвивают его сильные руки.

Млею от его запаха.

Вжимаюсь губами, отвечая на его, как всегда, дикий, такой голодный поцелуй.

— Ты вернулся. Я так ждала! Столько людей в доме! И… И говорят всякие бредни… Ты куда-то собираешься? Так рано?

Шепчу, пока он лихорадочно покрывает мое лицо, грудь, шею, поцелуями.

Впрочем, совсем не рано. На часах двенадцать дня, а из узкого крошечного окошка вовсю льется солнечный свет.

Но он при полном параде. Во фраке. В накрахмаленной до хруста рубашке с завязанным белым бантом.

Для такого наряда однозначно рано. Или он откуда-то так поздно вернулся.

— У нас совсем немного времени, Мари, — Бадрид снова притягивает меня к себе.

Жадно, голодно пронзает горящим взглядом. И снова покрывает поцелуями всю кожу.

— Подожди! — отталкиваюсь от него обеими руками.

— Значит, это правда? Этот наряд! И все эти люди? И мой переезд в эту комнату! Ты женишься, Бадрид? Ты женишься, а в дом съезжаются гости на твою свадьбу! И надо, чтобы меня здесь никто не видел!

— Да, Мари, — протирает тут же помрачневшее, ставшее усталым лицо руками. — Да, я женюсь. На Данье Лузанской.

— Когда? — выдыхаю, чувствуя, будто мне в грудь вонзается острый нож.

— Сейчас. У нас всего минут пять осталось. Но я хочу, чтобы ты знала, Мари. Чтобы помнила. Всегда помнила. Все, что я делаю, я делаю ради нас. Нет времени сейчас объяснять. Просто нет времени! Поверь мне, Мари, — снова тянется, но я выворачиваюсь. Вскакиваю с постели. Отбегаю от него подальше.

Не верю! Не могу поверить в то, что он сидит вот здесь, на моей постели.

Такой красивый весь. При полном параде.

И только что так лихорадочно целовал меня взахлеб!

А теперь говорит о своей свадьбе!

Так просто…

— Все, что я делаю и когда-нибудь буду делать, это все ради нас, Мари. Всегда будет ради нас! Не всегда будет время объяснить. Но ты должна. Ты должна мне верить. Мари!

Мотаю головой, прижимая к раскаленным щекам ледяные ладони.

И с лихорадочной скоростью мечутся мысли в голове.

И картины. Эти дикие картины.

Как он подхватывает другую на руки, а она в белом платье. Как целует и вносит ее на руках в свой дом. Хозяйкой вносит. Настоящей хозяйкой! А ночью… Ночью он будет целовать ее! Ласкать! Прикасаться везде, так, как ко мне прикасался!

— Мари. Я люблю тебя. Верь мне. Верь!

Его глаза такие искренние. Но…

— Позавтракай со мной, Бадрид, — шепчу помертвевшими губами. — Просто останься со мной позавтракать.

— Мари!

— Молчи. Я тебя прошу. Не надо ничего сейчас говорить, — отталкиваю его руки, которые обнимают меня со спины, пока я наливаю сок в стаканы и раскладываю на тарелочку печенье.

Бадрид отходит. Теребит пальцами волосы.

И я успеваю.

Успеваю вытащить этот проклятый пузырек и вылить в его стакан.

— Мы будем вместе, Мари. Я тебе клянусь.

А я только молча глотаю свой сок мелкими глотками, глядя на то, как он опрокидывает в горло свой сок одним резким движением.

— Прости, родная. Правда, нет времени. Потом. Я все поясню тебе потом. Мне надо идти.

Последний поцелуй, и я прижимаюсь к нему так, что каждая его литая мышца отпечатывается на мне. Отвечаю его губам. Вдыхая весь воздух.

Это последний раз, пока он мой. Пока мы еще вместе! Стоит ему выйти из этой двери, и он больше никогда не будет моим.

— Я люблю тебя, Мари. Так будет всегда. Это никогда не изменится, — тяжело дышит, с трудом оторвавшись, прижимаясь лицом к моему.

Сжимает мои плечи и резко отпускает. Выходит спешно, даже не обернувшись.

А я так и остаюсь стоять на том же месте. Думая только о том, что уже двенадцать.

И его первая брачная ночь не удастся, потому что Бадрид будет крепко спать.

Надеюсь, это и правда очень сильное снотворное! И оно собьет его с ног!