— И это можно устроить, — кивнул автарк. — А теперь идёмте-ка, и поживей. Утро выдалось хлопотливое, и ваш король-бог проголодался.

У Киннитан всё так и плыло перед глазами с тех пор, как безымянный мужчина выволок их на свет божий из пучины, — а теперь тащил через доки. Бедный Голубь ковылял рядом с совершенно опустошённым от пережитого шока личиком, из пальцев его сквозь грубо намотанную повязку сочилась кровь.

Как это могло случиться? Как сталось так, что столько выстрадав и пережив, она урвала для них обоих лишь несколько мгновений свободы? Неужто боги бесконечно жестоки?

"Смилуйся над нами, великий Нушаш, — взмолилась она. — Я была жрицей в твоём священном Улье. Я старалась делать лишь то, что должно. Пчёлы небесные, защитите нас!"

Но никаких пчёл вокруг не было, только ветер носил дым и хлопья пепла от пожранных огнём парусов. Корабль, домчавший их сюда, затонул, разве что кончик охваченного пламенем полубака ещё торчал над водой, а мачта уже давно сгорела до угля и рухнула. Сотни людей столпились у воды, перекрикиваясь, сообщая друг другу подробности да глазея, как вытаскивают из воды выживших люди в маленьких лодках.

"А ведь некоторые из них были ни в чём не повинными моряками, — внезапно подумала девушка. — Как те, с корабля Дорзы. Какие-то из них наверняка были людьми добрыми. И умерли из-за меня…"

Но что толку было сейчас размышлять об этом — да и о чём-либо вообще. Её везут на невообразимую расправу в руки автарка, а единственная надежда на спасение оказалась ложной. Даже если она прыгнула бы в море, её безымянный, безжалостный убийца нырнул бы следом и снова вытащил свою жертву. Возможно, конечно, если она успеет достаточно наглотаться воды…

Но тогда Голубь останется совсем один, сообразила Киннитан. И это чудовище отдаст его автарку на растерзание… на убой.

Вдруг невыносимая боль пронзила предплечье девушки. Она завопила и, сделав один или два неверных шага, упала на колени. Сначала Киннитан решила, что похититель так сильно схватил её за локоть, что сломал при этом кость, но он шагал с другой стороны, держа свою пленницу за вторую руку. Мужчина попытался рывком поднять её на ноги, однако конечности девушки дрожали — и обмякли, как отсыревшие струны.

Глаза застила непроглядная тьма, и Киннитан опустила голову, думая, что сейчас её стошнит. Боль в руке становилась всё сильнее, словно щепка от горящего корабля вонзалась в неё, медленно, как гвоздь продавливает мягкую древесину, или как будто в суставе кто-то ковырялся острым ножом.

— Боги! Прекратите это! — выкрикнула она — или думала, что выкрикнула, проваливаясь в черноту, более не уверенная, что происходит.

Тени кружились вокруг неё, безглазые существа, едва слышно бормочущие слова.

— Слёзы, — прошептало одно.

— Слюна, — проворчало другое.

— Кровь, — прошелестело третье так тихо, что она еле расслышала.

Предплечье жгло так, будто кость превратилась в добела раскалённый железный прут. Тьма свивалась вокруг неё в дикой пляске, и на мгновение впереди мелькнуло лицо рыжеволосого мальчишки… Баррика!.. но он, совершенно очевидно, не заметил её, хотя Киннитан пыталась его звать. Что-то укрывало юношу, не давая девушке дотянуться до него — замёрзший водопад, стеклянный кубок — и слова её до него не долетали. Лёд. Плотная тень. Разлука…

А затем всё завертелось, и обычный мир стал возвращаться: вопли чаек и крики людей внезапно раздались со всех сторон, как будто последний кусочек деревянной головоломки встал на место. Ладони и колени вновь ощутили жёсткость серых досок настила. Кто-то грубо дёрнул её, поднимая на ноги, но Киннитан не ожидала рывка и вновь чуть не упала; её удержала только сила могучих стальных мышц чужой руки. Боль в собственной конечности потихоньку стихала, но от одного воспоминания о ней у Киннитан перехватывало дыхание.

— Что это ты тут разыгрываешь? — похититель, Безымянный, сильно встряхнул её и огляделся — вдруг кто-то заметил? — но даже если бы и нашёлся среди людей кто-нибудь неравнодушный, все они сейчас были слишком далеко, чтобы их услышать.

“Наверное, со стороны мы выглядим как отец и два капризных ребёнка, — подумала девушка. — Которые плохо себя ведут.”

Внезапно у неё внутри всё словно оборвалось — нет, не от нового приступа боли, но от понимания: на том пути, которым они идут сейчас, для них нет надежды. Она почувствовала это всем существом: как петля затягивается, как все их шансы выжить развеиваются без следа, и только смерть стоит в конце дороги — и нечто большее, чем смерть, нечто гораздо, гораздо худшее. Оно ждёт, поняла девушка, хотя и не разгадала, что оно такое. Но оно голодно — лишь это она знала наверняка, — и поджидает её во тьме на том конце пути.

Киннитан выровнялась и подождала, пока мужчина отпустит её, чтобы схватить Голубя, а затем развернулась и помчалась вперёд со всех своих заплетающихся ног, прямо к краю причала, даже не помедлив, когда похититель заорал ей вслед. Настил был мокрый и она едва не поскользнулась и не свалилась в воду, но сумела остановиться, вцепившись в торчащую сваю. Удержалась за неё, покачнувшись, и когда мужчина зашагал к ней, волоча за собой мальчика, предупреждающе вскинула руку.

— Нет! — собрав все силы, как только могла громко крикнула она — и слово вырвалось из разъеденного морем горла хриплым карканьем. — Нет! Сделаешь ещё шаг, прежде не выслушав меня, — я брошусь вниз. Я поплыву в глубину и отопью от океана столько, что умру прежде, чем ты сможешь меня достать.

Её мучитель остановился; ярость, смотревшая на девушку с невыразительного, тусклого лица, уступила место какому-то другому чувству — в нём проявились холодность и расчётливость.

— Я знаю, что мне не уйти от тебя, — продолжила Киннитан. — Отпусти мальчика и я сделаю всё, что ты скажешь. Попытаешься подойти вместе с ним — и я убью себя, можешь тогда везти автарку моё бездыханное тело.

— Я не торгуюсь, — заявил Человек-без-имени.

— Голубь, убегай! — заорала девушка. — Давай, беги! Он не погонится за тобой! Убегай подальше и спрячься!

Но мальчик даже не шевельнулся; он стоял, вперив в неё взгляд, — что-то переменилось в его личике, полном ужаса и потрясения от только что пережитого несчастья, и это новое выражение разрывало ей душу сильнее прежнего.

Мужчина всё ещё удерживал его запястье. Голубь покачал головой.

— Давай же, — повторила Киннитан. — Иначе он только продолжит мучить тебя, чтобы заставить меня выполнять его приказы. Беги!

Человек-без-имени перевёл взгляд с неё на мальчика. Затем наклонился и подобрал грубую верёвку, спутанными петлями лежащую на причале, будто обессилевшая змея.

— Обвяжи один конец вокруг своей талии, и тогда я отпущу мальчишку, — он перебросил девушке бухту.

— Голубь, отойди назад, — предупредила она, наклоняясь, чтобы поднять бечеву, но ребёнок только молча взирал на неё с выражением мучительной беспомощности на лице. — Отойди! — Киннитан повернулась к мужчине. — Когда он окажется на краю причала у тех ступеней, я обвяжусь верёвкой. Клянусь, как послушница Улья Нушаша.