— Он говорил мне.

— И потом, я почти не носила этого ожерелья. В конце концов, это музейная редкость, в мире, очевидно, таких не много, очень редкая разновидность нефрита. Однако грабители ухватились за него. Я не ожидала, что они сочтут его ценной вещью.

— Им было ясно, что в противном случае вы бы его не носили. Кто знал о его ценности?

Миссис Грейл задумалась. Приятно было смотреть, как она думает. Нога ее оставалась закинутой на другую с той же бесцеремонностью.

— Полагаю, самые разные люди.

— Но они не знали, что в тот вечер оно будет на вас. Кто это знал?

Она пожала своими светло-голубыми плечами. Я старался не смотреть куда не нужно.

— Горничная. Но у нее до этого была сотня возможностей. И я доверяю ей.

— Почему?

— Не знаю. Просто я доверяю некоторым людям. Доверяю вам.

— Марриотту вы доверяли?

Лицо ее слегла посуровело, взгляд стал пристальнее.

— В чем-то — нет. В чем-то — да. В чем-то — не совсем.

У нее была приятная манера говорить — спокойная, полуциничная и в то же время не грубая. Закругляла фразы она прекрасно.

— Хорошо — горничную исключим. Шофер?

Она покачала головой:

— В тот вечер я ездила с Лином на его машине. Джордж, по-моему, даже не появлялся. Произошло это в четверг?

— Меня при этом не было. Марриотт сказал, что за четыре или пять дней до нашего разговора. С четверга до прошлого вечера — ровно неделя.

— Да, в четверг. — Миссис Грейл потянулась за моим стаканом, ее нежные пальцы слегка коснулись моих. — У Джорджа по четвергам выходной.

Она налила мне в стакан добрый глоток шотландского и добавила содовой. Такой напиток можно пить вечно и становиться все беззаботнее. Себе налила того же.

— Лин сказал вам мою фамилию? — спросила негромко, взгляд ее был все таким же пристальным.

— Усердно скрывал.

— В таком случае он, видимо, утаил от вас еще кое-что. Давайте посмотрим, чем же мы располагаем. Горничная и шофер как возможные пособники исключаются.

— Я их не исключаю.

— Что ж, я, по крайней мере, стараюсь, — рассмеялась она. — Потом Ньютон, дворецкий. В тот вечер он мог увидеть ожерелье у меня на шее. Правда, оно свисает низко, а на мне был вечерний палантин из песца; нет, не думаю, чтобы он видел его.

— Держу пари, выглядели в тот вечер потрясающе, — сказал я.

— Вы не захорошели малость, а?

— Бываю и трезвее.

Миссис Грейл запрокинула голову и захохотала. Я встречал в жизни лишь четырех женщин, которые при этом могли оставаться красавицами. Одной из этих четверых была она.

— Ньютон вне подозрений, — сказал я. — Он не из тех, кто водится с бандитами. Впрочем, это лишь догадка. Лакей?

Миссис Грейл задумалась, потом потрясла головой:

— Он не видел меня.

— Кто-нибудь просил вас надеть ожерелье?

Взгляд ее мгновенно стал настороженным.

— Не считайте меня дурой.

Она потянулась за моим стаканом, чтобы долить в него. Там еще кое-что оставалось, но я не стал мешать ей, чтобы полюбоваться изящными очертаниями ее шеи.

Когда она долила в стаканы и мы опять стали пить, я сказал:

— Давайте уточним истинное положение вещей, а потом я скажу вам кое-что. Опишите тот вечер.

Миссис Грейл отогнула длинный рукав и взглянула на часики:

— Мне надо бы…

— Пусть подождет.

Глаза ее сверкнули. Мне понравилось, как они сверкают.

— Существует такая вещь, как излишняя откровенность.

— Только не в моей работе. Опишите тот вечер. Или распорядитесь, чтобы меня вышвырнули отсюда. Одно из двух. Решайтесь.

— Вам бы лучше сесть рядом со мной.

— Давно уж подумываю об этом, — сказал я. — Если быть точным, с тех пор, как вы закинули ногу на ногу.

Миссис Грейл одернула платье:

— Эти чертовы подолы вечно задираются до самой шеи.

Я сел на желтый диван рядом с ней.

— Вы, похоже, не любите терять время, — сказала она.

Я не ответил.

— И часто у вас бывает такое? — спросила она, бросив на меня взгляд искоса.

— Почти не бывает. В свободное время я тибетский монах.

— Только свободного времени у вас нет.

— Давайте сосредоточимся, — сказал я. — Обратим то, что осталось от нашего — или моего — ума, на нашу проблему. Сколько вы мне заплатите?

— Ах вот в чем проблема! Я-то думала, вы хотите вернуть мне ожерелье. Или хотя бы попытаться.

— Мне приходится работать по своему методу. Вот так. — Я отпил большой глоток, чуть не поперхнулся и сделал глубокий вдох. — И расследовать убийство.

— Оно здесь ни при чем. То есть это забота полиции, верно?

— Да, только этот бедняга нанял меня за сто долларов для охраны, а я ничем ему не помог. И чувствую себя виноватым. И готов разрыдаться. Пустить слезу?

— Выпейте.

Она подлила шотландского мне и себе. Виски оказывало на нее не больше действия, чем вода на плотину Гувера.

— Итак, к чему мы пришли? — сказал я, стараясь держать стакан так, чтобы не пролить содержимого. — Ни горничной, ни шофера, ни дворецкого, ни лакея. Скоро сами начнем заниматься стиркой. Как произошло ограбление? В вашем рассказе могут оказаться подробности, которых Марриотт не сообщил мне.

Миссис Грейл подалась вперед и подперла голову рукой. Вид у нее был серьезный, без нарочитости.

— Мы отправились на вечеринку в Брейтвуд-Хайтс. По дороге Лин предложил заехать в Трокадеро, чуть-чуть выпить, немного потанцевать. Я согласилась. На бульваре Сансет шли какие-то работы, было очень пыльно. Тогда Лин свернул на Санта-Монику. Дорога идет мимо обшарпанного отеля, я случайно заметила, что называется он «Индио». На другой стороне улицы находится пивная, перед ней стояла легковая машина.

— Всего одна — перед пивной?

— Да. Всего одна. Это очень сомнительное заведение. Машина тронулась и поехала за нами, я, конечно, не придала этому значения. С чего бы? Потом, не доехав до места, где Санта-Моника переходит в бульвар Аргуэлло, Лин сказал: «Давай поедем другим путем» — и свернул на какую-то извилистую улицу. Вдруг та машина обогнала нас, оцарапала нам крыло, подъехала к бровке и остановилась. Из нее вылез мужчина и направился к нам, чтобы извиниться; на нем было пальто, шарф и натянутая до самых глаз шляпа. Белый шарф выбивался из-под пальто, это бросилось мне в глаза. Ничего больше я не разглядела, кроме того что он худой и высокий. Как только он подошел — потом я вспомнила, что он шел, держась в стороне от света наших фар…