— Это естественно. Никому не нравится смотреть в зажженные фары. Выпейте. Теперь моя очередь разливать.

Миссис Грейл сидела подавшись вперед, ее изящные брови — без следа краски — были сдвинуты в раздумье. Я приготовил два коктейля. Она заговорила снова:

— Едва подойдя к дверце, где сидел Лин, он закрыл шарфом лицо до самых глаз, и в его руке блеснул пистолет. «Ограбление, — сказал он. — Сидите тихо, и все будет в порядке». Тут с другой стороны подошел еще один человек.

— Беверли-Хиллз, — сказал я, — это четыре квадратных мили, по калифорнийским меркам, кишащие полицейскими.

Миссис Грейл пожала плечами:

— Тем не менее нас ограбили. Потребовали мои драгоценности и сумочку. Требовал тот, что с шарфом. Другой, стоявший с моей стороны, вообще не раскрывал рта. Я передала вещи через Лина, и тот человек вернул мне сумочку и одно кольцо. Сказал, чтобы мы пока не сообщали в полицию и страховое агентство. Обещал предложить хорошую сделку. Прямые контакты им удобнее. Сказал, что они могли бы действовать через страховое агентство, но тогда пришлось бы делиться с посредником, а им этого не хочется. Он производил впечатление образованного человека.

— Можно подумать, то был Щеголь Эдди, — сказал я. — Только Щеголя убили в Чикаго.

Миссис Грейл пожала плечами. Мы выпили. Она заговорила снова:

— Грабители ушли, мы поехали домой, и я сказала Лину, чтобы он помалкивал. На другой день мне позвонили. У нас два телефона: один — с отводной трубкой, другой, у меня в спальне, — без. Звонили по второму. Его, разумеется, нет в справочниках.

Я кивнул:

— Номер можно узнать за несколько долларов. Это обычное дело. Многие киношники вынуждены ежемесячно менять номера телефонов.

Мы выпили.

— Я сказала тому, кто звонил, чтобы он все обговорил с Лином, и, если условия окажутся приемлемыми, мы сможем договориться. Он согласился, и потом, мне кажется, они тянули время, чтобы понаблюдать за нами. В конце концов, как вам известно, мы сошлись на восьми тысячах долларов и так далее.

— Могли бы вы узнать кого-то из грабителей?

— Нет, конечно.

— Рэнделл в курсе?

— Само собой. Может, хватит об этом? Надоело. — И чарующе улыбнулась мне.

— Говорил он что-нибудь по этому поводу? — спросил я.

— Может быть. — Она зевнула. — Не помню.

Я сидел с пустым стаканом в руке и размышлял. Она взяла его у меня и наполнила снова.

Приняв от нее полный стакан, я переместил его в левую руку, а правой взял ее за левую кисть. Гладкую, нежную, теплую и ободряющую. Ощутил ответное пожатие. Вполне сильное. Миссис Грейл была довольно крепко сложенной женщиной и отнюдь не бумажным цветком.

— Наверно, у Рэнделла возникли какие-то соображения, — сказала она. — Только он не стал о них распространяться.

— Какие-то соображения возникли бы у каждого.

Она медленно повернула голову и посмотрела на меня. Потом кивнула:

— Никак не перестаете думать об этом?

— Знакомы с Марриоттом вы были долго?

— Несколько лет. Он работал диктором на радиостанции, принадлежавшей моему мужу. Там я познакомилась с ним. И с мужем.

— Я знаю. Но Марриотт, судя по его образу жизни, был если и не богачом, то вполне обеспеченным человеком.

— Он получил наследство и бросил работу на радио.

— Вы точно знаете, что получил, или только с его слов?

Миссис Грейл пожала плечами. Еще крепче стиснула мою руку.

— Или, может, наследство было не так уж велико и деньги быстро кончились? — Я тоже стиснул ее руку покрепче. — Он не брал у вас в долг?

— Вы несколько старомодны, не так ли? — Она поглядела на руку, которую я держал.

— Я все-таки на работе. И какой-то полутрезвый от вашего виски. Не то чтобы мне нужно было напиться…

— Да. — Она вырвала руку и потерла ее. — Хватка у вас, видать, крепкая — в свободное время. Лин Марриотт, конечно, был шантажистом высокого класса. Жил он за счет женщин.

— Было у него чем шантажировать вас?

— Стоит ли об этом говорить?

— Пожалуй, было бы неразумно.

Она засмеялась:

— И все-таки скажу. Однажды я напилась у него дома до беспамятства. Со мной это случается редко. И он несколько раз меня сфотографировал — в юбках, задранных до самой шеи.

— Грязная собака, — сказал я. — Не покажете ли хоть один снимок?

Она шлепнула меня по запястью. Нежно спросила:

— Как тебя зовут?

— Фил. А тебя?

— Хелен. Поцелуй меня.

Она мягко легла ко мне на колени, я склонился к ее лицу и стал целовать. Она закрыла глаза и покрыла легкими поцелуями мои щеки. Когда я добрался до ее рта, он был полуоткрытым и жгучим, язык змеей вился между зубами.

Дверь отворилась, и в комнату вошел мистер Грейл. Я даже не успел разжать объятий. Поднял голову, взглянул на него. И похолодел, как ноги Финнегана в тот день, когда его хоронили.

Блондинка в моих объятиях не пошевелилась, даже не сомкнула губ. На ее лице было полумечтательное-полусаркастическое выражение.

Мистер Грейл негромко откашлялся, сказал: «Прошу прощения» — и вышел. В глазах у него была бесконечная печаль.

Я отстранил блондинку, встал и вытер платком лицо.

Она лежала не шевелясь, свесив ноги с дивана, над одним из чулков широким просветом виднелась кожа.

— Кто это был? — хрипло спросила она.

— Мистер Грейл.

— Забудь о нем.

Я отошел и сел в кресло, где сидел раньше.

Через минуту она села, выпрямилась и спокойно посмотрела на меня:

— Ерунда. Он все понимает. Чего еще ему ждать, черт возьми?

— Видимо, понимает.

— Я же сказала, что все в порядке. Этого мало? Он же болеет. Какого черта…

— Не ори. Терпеть не могу орущих женщин.

Открыв сумочку, лежавшую возле нее, она достала небольшой платок, вытерла губы и посмотрелась в зеркало.

— Наверное, вы правы, — сказала она. — Просто я выпила немного лишнего. Сегодня вечером в клубе «Бельведер». В десять часов.

Она не смотрела на меня. Дыхание ее было учащенным.

— Это приличное место?

— Оно принадлежит Лэрду Брюнету. Я с ним хорошо знакома.

— Идет.

У меня все не проходил озноб. На душе было мерзко, будто я залез в карман к бедняку.

Достав помаду, она легонько провела ею по губам, потом искоса взглянула на меня. Бросила мне зеркальце. Я поймал его и поглядел на свое лицо. Старательно вытерся платком, потом встал, чтобы вернуть ей зеркальце.