Решетников одобрительно кивнул.

— Ты, Глебушка, пиарщик. Артист от политики. Вот и рассуждаешь, как вольный художник. — Добрынин прихлебнул из стакана. — А мы — практики. Улавливаешь разницу?

— Политпиар, имиджмейкер — это все слова, чужие яркие фантики. — Глеб небрежно отмахнулся. — Я скромный российский производитель, Иван Алексеевич. Работаю на отечественном сырье и исключительно для внутреннего рынка. Кому мой товар за рубежом нужен? Где я возьму сырье получше? Отсюда и проблемы. Очень трудно продать дохлую синюшную курицу, да еще мутанта о двух головах, по цене имперского орла. Приходится самим приплачивать. Сколько переплатили за Ельцина на последних выборах, надеюсь, в курсе.

— Тебя послушать, так тебе к Вольскому надо. В Союз предпринимателей, ха-ха-ха! — Добрынин зашелся в хохоте.

— Это Союз взаимопомощи утопающих, — ответил Глеб.

Решетников на секунду перестал жевать, покачал головой. Салин изобразил на лице вежливую улыбку.

— А что для вас политика? — вдруг спросил Решетников.

— Способ извлечения личной выгоды из общественного интереса, — с ходу ответил Глеб.

Салин невольно прищурился, благо дело, за темными стеклами этого никто увидеть не мог. Он мог поклясться, что ни йоты рисовки ни в словах, ни в мимике Глеба не было.

«Если не ошибаюсь, юноша тоже решил играть всерьез. Что ж, посмотрим, посмотрим», — подумал Салин.

— Оригинальная мысль, — обронил Решетников. Свел кустистые седые брови к переносице, сосредоточенно разглядывая кусочек бастурмы, насаженной на вилку. — Сами додумались или в первоисточниках откопали?

— Сам. Разве кто-нибудь из присутствующих думает иначе?

Ответа Глеб не дождался.

— Увы, я не оригинален, Валентин Степанович. В чем полностью отдаю себе отчет, — непринужденно продолжил Глеб. — Если хотите знать, бизнес в политике я начал, продав партию.

— Нашу партию? — с сомнением спросил Добрынин. И чтобы ни у кого не возникло мысли, что он имеет в виду ЛДПР, уточнил: — Глешка, ты же тогда комсомольцем голожопым был.

— Нет, родную КПСС я, естественно, не продавал. По молодости лет поучаствовать не довелось. — Глеб сделал маленький глоток из бокала, от чего его губы стали еще темнее. — В то время я гонял китайское барахло и компьютеры через Центр научно-технического творчества молодежи при Сельхозакадемии. А вот к девяностому году созрел. Пошла череда выборов, я решил поучаствовать. Зарегистрировал в провинции партию, навербовал пять тысяч членов. Штаб при ЖЭКе открыли. Пару раз помитинговали для проформы, газетку свою издали, листовками подъезды загадили… Все удовольствие стоило около двух тысяч долларов. Через три месяца я продал ее одному товарищу, у него как раз возникла острая нужда в депутатской неприкосновенности. С пятью тысячами организованных голосующих он прошел в местную думку на «ура».

Салин снял очки, привычным движением пополировал стекла.

— Если не секрет, за сколько? — поинтересовался он.

— Дело старое, можно и ответить. — Глеб безмятежно улыбнулся. — Пятьдесят тысяч условных единиц. Думаете, дорого? А клиент рыдал от счастья. Откупиться от прокуратуры обошлось бы в три раза дороже. Да еще в бега пришлось бы подаваться. А так — весь в белом и с депутатским значком. На его «черный нал» я купил компьютеры и вполне легально решил проблему компьютеризации одного союзного Госкомитета. Жаль, что его прикрыли, когда Союз рухнул. Компьютеры жаль, если точнее. Все по домам растащили.

— А дальше? — Решетников решил держать темп.

— Дальше, Павел Степанович, было движение «Народовластие и правопорядок», — повернувшись к нему, ответил Глеб. — Заблокировал их с «Экологической инициативой Урала» и продал оптом «демороссам». Бывшие менты и старики-сталинисты в союзе с неприкаянными ИТР и патлатыми неформалами — смесь почище «коктейля Молотова»[33]. Прохождение в любой выборный орган гарантировано. За пятьдесят сотен «душ» расплатились натурой. Гайдар с Авеным тогда еще имели право подписи, и названную мной фирму включили в список специмпортеров продовольствия. Фирму я сразу же продал ингушскому бизнесмену. Чистая прибыль от «мертвых душ» — триста процентов.

— Занятная у вас биография. Хоть роман пиши. — Решетников ради разговора даже отказался от еды. Пустая вилка подрагивала в пальцах. — С радикалами работать доводилось? С Ампиловым, например.

Салин про себя отметил, что напарник вполне искренне играет интерес.

Им все уже было известно из досье. Не в безвоздушном пространстве живем, звук, то есть шепоток, прекрасно передается. Да и другие носители информации не перевелись. Главное, знать, у кого спросить и в каком месте документик лежит. Но интересен не только факт, но и его интерпретация автором.

— Ампилов — массовик-затейник с баяном, а не политик. — Глеб снисходительно усмехнулся. — С ним работать я бы не стал даже по принуждению. А вот с ЛДПР уважаемого Ивана Алексеевича сотрудничал с удовольствием.

Добрынин оказался в центре общего внимания и сразу оживился.

— Ага, было дело! Хе-хе-хе. — Он невнятно хохотнул. — Глешка предложил привлечь маргиналов. Открыл при штаб-квартире магазин рокеровского барахла. Ну там куртки-косухи, тряпки с черепами, даже кожаные лифчики для девок. Все со скидкой для членов партии. Да, с его подачи еще подкинули деньжат на их рок-клуб. Вольфович там пару раз водкой нахлестался. С народом, так сказать, пообщался. Угар там, доложу я вам…

— И на сколько вырос прием в партию молодежи? — Глеб точным вопросом не дал Добрынину соскользнуть с темы.

— На двадцать три процента, если брать Москву. — Память даже у подвыпившего Добрынина работала профессионально четко.

— Притом, что вы единственная партия, где есть значительная молодежная прослойка, — добавил Глеб. — Способная не только листовки раздавать, но и морду набить. Когда вымрут ампиловские маргинальные бабки, голосовать за него будет некому. А внук-маргинал покупает у вас кожаный прикид со скидкой и голосует за ЛДПР. И завтра голосовать будет. И послезавтра! Потому что маргинал по натуре и в кожаном прикиде намерен ходить всю жизнь.

— А с баркашовцами контачить не доводилось? — нейтральным тоном задал вопрос Решетников. — Или с Лимоновым?

Глеб ответил, как и до этого, без паузы на размышление.

— По ним работает офицер ФСБ, которого я знаю в лицо. Зачем отнимать хлеб у подневольного человека? К тому же эту шушеру могут в одну ночь арестовать по партийным спискам. Составленным и хранящимся на Лубянке. Такого рискового вложения денег я не могу себе позволить.