— Не помню.

— Но он скоро поправится, Холли, — поспешно вмешалась Джинни, прислонившись к изголовью койки. — Папа и меня не помнит. Зато вспоминает разные мелочи, с каждым днем все больше, и людей, с которыми встречался раньше, в прошлом. Нужно только немного подождать, и, думаю, он и нас узнает.

Холли, ничего не ответив, долго изучала лицо отца, потом медленно подняла голову и погладила его по щеке:

— Все будет хорошо, папа. Я расскажу о себе. А если что-нибудь понадобится, только попроси.

— Спасибо, — пробормотал Алек, вновь поражаясь этому маленькому созданию, плоти от плоти его. — Кажется, мне очень повезло с женой и дочерью.

Холли, немного помолчав, обратилась к мачехе:

— Жаль, что ты себя плохо чувствуешь, Джинни, но миссис Суиндел говорила доктору Прюитту, что все это естественное состояние и не стоит даже расстраиваться.

Рот Джинни сам собой открылся.

— Я хочу маленького братика, папа. — Не ожидая ответа, Холли соскользнула на пол и ринулась к двери: — Я иду на палубу. Пиппин присмотрит за мной. — И мгновенно исчезла.

Алек озадаченно уставился на дверь.

— Просто невероятно.

— Скажи лучше, вечно умудряется услышать всех и вся.

Алек, наклонившись, нежно погладил плоский живот жены.

— Ну что, подарим Холли маленького братца?

— А вдруг он будет похож на меня?

— Весьма неприятная история: каждый джентльмен в округе будет добиваться его внимания.

Джинни хихикнула и ущипнула его за руку, но тут новый приступ тошноты подкатил к горлу, и она скорчилась, обхватив себя руками:

— Проклятие! Сомневаюсь, что когда-нибудь смогу простить тебя!

Алек посидел рядом, пока Джинни не заснула, и отправился на поиски доктора Прюитта, а потом провел несколько часов в нелегких размышлениях. Алек прекрасно видел бросаемые на него исподтишка взгляды: любопытные, встревоженные, даже сомневающиеся. И за что их осуждать? Человек, потерявший память? Вещь неслыханная.

Алек пытался напрячь мозг, вспомнить, но перед глазами мелькали лишь несвязные сцены, быстро исчезавшие. Раздражение и злость накапливались с каждой минутой, не давая покоя. Джинни в основном оказалась права: именно люди из прошлого являлись ему, люди, имена которых он не мог назвать. Теперь он увидел несколько женщин, почти всех можно было назвать красавицами: обнаженные стройные тела соблазнительно манили… И сам он, голый, на постели, ласкает, целует, вонзается в них.

Алек покачал головой. Неужели он действительно был таким похотливым козлом? Неужели ему было безразлично все, кроме минутного наслаждения? Неужели сами женщины и их переживания нисколько не занимали его?

И тут перед ним снова предстала Неста, мертвая, смертельно бледная, на белых простынях.

Крупные капли пота выступили на лбу Алека. Он просто не в силах больше вынести этого.

Уже ближе к полуночи Алек занял место Питтса у штурвала.

— Шторм вот-вот налетит, — заметил он.

— Благодарение Богу, не очень сильный.

— Уверены в своем решении, Эйбел? «Пегас» был бы только вашим судном, и вы стали бы капитаном.

— Уверен, милорд, — кивнул великан. — Балтимор — местечко неплохое, и я бы мог ужиться в Америке. Кроме того, мое место — с вами и вашей семьей. Особенно… — Голос оборвался, словно валун, покатившийся с обрыва.

— Особенно с тех пор, как я ни черта не могу вспомнить, и мы с таким же успехом могли бы направляться сейчас в Китай, поскольку я ничего не знаю об Англии.

— Да, милорд.

И на этом, предположил Алек, тема была закрыта.

Они причалили у Саутхемптонской пристани в конце декабря. Как истинная уроженка Балтимора, Джинни не могла жаловаться на серое, угрюмое небо, с которого сыпал мелкий дождь, на ветер, проникавший сквозь самый плотный плащ. Все же небо в Балтиморе было не таким мутно-свинцовым. Мужчины, кишевшие на пристани, были одеты как американские матросы, и клерки, и ломовики, но странный выговор, и еще более странные, непонятные слова… она никогда ничего подобного не слышала.

«Добро пожаловать в Англию», — подумала она. Англия — заклятый враг ее страны всего пять лет назад. Она действительно выбрала себе необычную судьбу, вышла замуж за англичанина. Что ж, как постелешь, так и поспишь. Она действительно не только постелила себе постель, но и лежала в ней, бесчисленное количество раз, опьянев от счастья, и доказательство тому — ребенок в ее чреве.

Джинни вздохнула и поплотнее завернулась в плащ. Живот оставался по-прежнему почти плоским: небольшой бугорок пока заметен только ей и Алеку, но груди стали заметно тяжелее, а платья приходилось расставлять в талии.

Иногда Джинни казалось, будто муж знает ее тело едва ли не лучше, чем она сама. Часто, после жарких объятий и ласк, он приподнимался на локте и долго, внимательно глядел на нее.

Потом клал на живот ладонь с растопыренными пальцами, задумчиво хмурился и кивал себе. Или просто смотрел на ее живот, улыбаясь по-мужски самодовольно.

Высокомерный, но поразительно терпеливый и спокойный, если учесть тот факт, что большая часть прошлой жизни скрыта непроглядной мглой, а короткие обрывки сцен и событий обычно тут же исчезают, оставаясь неуловимыми. Только однажды за все путешествие Джинни видела Алека по-настоящему рассерженным. Один из новых членов команды, американец из Флориды Криббс, ухитрился пронести на борт и спрятать солидный запас спиртного, напился вдрызг и, увидев вышедшую на палубу Джинни, не упустившую случая насладиться теплым вечером, настолько осмелел, что отважился полезть к ней с весьма неуклюжими нежностями, за что и поплатился сломанной челюстью. Алек не терпел дураков, и Джинни обнаружила, что, хотя муж и не помнит ее, все же готов защищать до конца… в данном случае, очевидно, конца Криббса.

Джинни, оглянувшись, увидела скатывавшего паруса грот-мачты Криббса, на этот раз абсолютно трезвого, как священник в воскресное утро. Как она хотела бы помочь, делать что-то, хоть что-нибудь, но когда однажды попросила Алека показать ей, как управлять баркентиной, то получила в ответ лишь недоуменный взгляд и модный роман, чтобы скоротать время. Можно подумать, он совершенно забыл, что она была капитаном клипера.

Джинни снова вздохнула. Скорее бы оказаться на суше! Последние три недели тошнота уже не мучила ее, желудок успокоился, но переход через Ла-Манш оказался довольно тяжелым, баркентину несколько раз сильно швырнуло, и Джинни вновь стало нехорошо.

Она постаралась сосредоточиться на приятных воспоминаниях, вспомнить о счастливых днях, проведенных с отцом. По крайней мере у нее есть воспоминания. Что делает Алек, когда расстроен и хочет ненадолго позабыть о настоящем? И какова была бы ее жизнь, не появись он в Балтиморе? Отец все равно умер бы, и верфь принадлежала бы сейчас ей. Неужели ее ожидало разорение?