а кто же у нас Мина? Будущий управляющий финансовой фирмой? Художник с мировым именем? Кто?! А-а, не важно!.. Мина станет тем, кем захочет, теперь Дария знала это твердо. Да и речь сейчас была не о ней, а о том, что она, Дария Резайи, не может быть женой и матерью – и одновременно флиртовать с Сэмом Коллинзом. Она не может и не должна думать о том, что могло бы быть, как не могла протянуть к нему руку, коснуться его волос, поцеловать…

Так устроен мир, если, конечно, это правильный мир.

Сэм вернулся к столику и принес Дарие ее чай – на подносе стояла тонкая фарфоровая чашка на блюдце и железный японский чайник с заваркой (настоящий листовой чай, а не пакетики).

– Спасибо, – сказала Дария.

Она налила себе чаю и стала смотреть, как над чашкой поднимается прозрачный парок, потом вдохнула аромат свежезаваренного чая в надежде, что он поможет ей привести в порядок голову.

– Хорошие были курсы, – сказал Сэм.

– Да, – согласилась она. Но обучение закончилось, и теперь Сэм исчезнет, уйдет из ее жизни. Она больше не будет сидеть рядом с ним в подвале библиотеки на смешном стульчике, «обутом» в желтые теннисные мячики, не будет придвигаться к нему, чтобы вместе работать на его ноутбуке, не будет разговаривать с ним во время перерывов под беззвездным городским небом. Ничего этого не будет. Каждый из них вернется к своей жизни: он станет и дальше обучать своих студентов игре на гитаре, а она будет каждую субботу решать интегралы, работать в банке, греть молоко с медом для Парвиза и волноваться за детей, которые (включая Мину) давно были выше ее ростом.

Прошлого не изменишь, сделанного не воротишь, подумала Дария, прихлебывая чай. У нее своя жизнь, у Сэма – своя.

– Мне было очень приятно общаться с тобой все эти полтора месяца, – сказал Сэм. – И мне даже кажется… мне хотелось бы узнать тебя поближе.

Дария поперхнулась горячим чаем. Она закашлялась, щеки запылали, на глаза навернулись слезы. Несколько клиентов обернулись в ее сторону, а из-за соседнего стола поднялся молодой человек могучего телосложения.

– Я владею методикой Геймлиха[44]! – громко объявил он, направляясь в ее сторону, но Дария махнула ему рукой, улыбнулась и пробормотала:

– Не беспокойтесь, со мной все в порядке. Огромное спасибо. Все хорошо.

– С тобой действительно все в порядке? – Сэм тоже вскочил и наклонился над ней. От него приятно пахло бергамотом, туалетным мылом, мужественностью. Именно так должен пахнуть настоящий американец, которого зовут Сэм.

Дария поглядела на него снизу вверх и улыбнулась.

– Да. Ничего страшного, просто… чай попал не в то горло.

Ну вот, подумала она про себя. Они еще немного посидят, она будет пить чай, он – кофе, а потом они попрощаются и разойдутся навсегда. И это будет правильно. Она должна раз и навсегда положить конец их знакомству, иначе это будет нечестно по отношению к Парвизу, да и к ней самой тоже. И по отношению к Сэму – мягкому, доброму, приятному человеку. Ни при каких условиях она не должна уронить свое достоинство иранской женщины.

Сэм снова опустился на стул напротив.

– Э-э… Парвиз, я правильно запомнил? Твоего мужа зовут Парвиз? Пока ты ездила на родину, мы случайно встретились в «Старбаксе». Он отличный парень. Мы очень приятно поболтали, и он сказал… – Сэм застенчиво улыбнулся. – «Привет, мистер Сэм. Как поживает ваша гитара?» – это его точные слова!

Дария мысленно завязала узелок на память: прибить Парвиза, как только он вернется домой.

– Я сказал, что моя гитара в полном порядке, и мы немного поговорили о музыке. Твой муж сказал, что ему всегда нравилась гитара – акустическая гитара, а я ответил, что иногда выступаю в этом кафе. По субботам здесь действительно играют местные музыканты. – Сэм немного помолчал. – Может быть, ты как-нибудь придешь послушать? С мужем, разумеется… Расписание вывешивают на доске объявлений при входе.

– Да, конечно. Спасибо, – сказала Дария.

– Я специально разучил народную иранскую песню… – Сэм посмотрел на свои пальцы, подвигал ими, словно перебирая струны. – Надеюсь, вам понравится. – Он бросил на нее застенчивый взгляд. – Приходите в субботу, хорошо?

– Я приду… мы придем, – сказала Дария. Ей очень хотелось его обнять. Специально для нее Сэм выучил иранскую песню, и она почувствовала себя тронутой. Такой душевной чуткости еще поискать! Интересно, какую песню он выбрал?.. Когда-то у Дарии была любимая народная песня, которая хорошо шла под гитару, и она не раз пела ее, когда была молода, когда все казалось возможным, все было разрешено. Вот если бы Сэм выбрал именно ее!

Некоторое время оба молчали. Сэм откинулся на спинку своего стула и внимательно смотрел на Дарию. Наконец он сказал:

– Жизнь – это нечто огромное, невероятное, то, что нельзя выразить словами. Не так ли?

– Да, – согласилась Дария. – Именно так. – Ее глаза неожиданно наполнились слезами, голова кружилась, к тому же от крепкого чая ее слегка подташнивало. Кровь снова прихлынула к лицу, по спине побежали струйки пота. «Приближение менопаузы», – сказала бы Кавита, но Дария знала, что дело в другом.

Они одновременно сделали по глотку из своих чашек и посмотрели в окно.

– Мне было очень приятно с тобой познакомиться, – сказал наконец Сэм, и Дария притворилась, будто разглядывает опустевший чайник. Ее спутник попросил счет и полез за бумажником. Когда они уже собирались уходить, он отодвинул ее стул, и тот громко заскрежетал по кафельному полу – ведь на его ножках не было теннисных мячиков.

– Желаю удачи, – сказала Дария.

Ничего другого ей просто не пришло в голову.

38. До́ма

В погожие теплые дни, которых становилось все больше, Мина ходила рисовать в парк Риверсайд. Свежий воздух, солнце и веселое журчание реки помогали забыть о тоскливых, бессолнечных зимних днях. Для работы Мина облюбовала травянистую лужайку на берегу. Там, под большим старым дубом, она ставила мольберт, доставала кисти и краски и ждала вдохновения.

Так было и сегодня. Уставившись на холст, Мина вспоминала Народный парк в Тегеране, а смешивая на палитре краски, старалась получить тот особый оттенок зеленого, который бы наиболее точно соответствовал ее нынешнему настроению.

Со дня их последнего телефонного разговора с Рамином – разговора неестественного, вымученного, тяжелого для обоих – прошло уже несколько недель, и Мина решила, что должна забыть его и жить дальше, как будто никакого Рамина не существовало в природе. То, что они почувствовали – или вообразили, что почувствовали, – во время трех коротких встреч в Тегеране, никак не хотело вписываться в их