Гэвин был рад, что держал суперфиолет. Как все извлекатели, он был обучен не полагаться на цвета в смысле влияния на настроение. Как и большинству, ему это часто не удавалось. Особенный соблазн в этом был для полихромов. Для каждого чувства – или противодействия ему – был цвет. Как сейчас. Суперфиолет влек за собой чувство отдаленности, отчуждения или иности. Иногда это казалось ироничным или циничным. И всегда это было как взгляд на себя сверху.

Ты Призма – и боишься старика.

В суперфиолетовом свете своего факела Гэвин увидел отца, сидящего в мягком кресле с высокой спинкой лицом к закрытому, заколоченному окну. Андросс Гайл был высоким, мощно сложенным мужчиной. Теперь он был не столько широк в плечах, сколько в животе. Он не сделался полным; просто у него наросло брюшко. Его руки и ноги стали тоньше с возрастом от почти постоянного сидения в кресле, кожа обвисла и покрылась «гречкой» в шестьдесят пять лет.

– Рад, что зашел, сын. Старикам одиноко.

– Прости, отец. Белая не давала мне спуску.

– Ты не должен так пресмыкаться перед этой каргой в каталке. Устрой, чтобы эта ведьма Освободилась в этом году.

Гэвин не стал отвечать. Это был старый аргумент. Белая то же самое говорила об Андроссе, только без оскорблений. Гэвин сел рядом с отцом, рассматривая его в неестественном свете суперфиолета.

Несмотря на полную темноту, Андросс Гайл носил темные очки, крепко прилегающие к глазницам. Гэвин не мог себе представить жизни в полной темноте. Он даже с братом так не поступил. Андросс Гайл был желто-субкрасным полихромом. Как многие извлекатели во время Войны Ложной Призмы, он довел себя до полного предела и даже зашел дальше. Конечно, он сражался за старшего сына. Используя слишком много магии, он в конце концов уничтожил защиту своего тела против нее. Но после войны, когда столько извлекателей приняли Освобождение, Андросс вместо этого удалился в эти комнаты. Когда Гэвин впервые пришел к Андроссу сюда, на окнах были синие фильтры. Поскольку его мощь была в другой части спектра, Андросс чувствовал себя в безопасности в синем свете. Потом хирурги сказали ему, что если он хочет продолжать сражаться с цветом, ему нужна полная темнота. Если он прибегает к таким чрезвычайным предосторожностям, он действительно на грани.

– Я слышал, ты пытаешься развязать войну, – сказал Андросс.

– Боюсь, я редко предпринимаю что-либо без успеха, – сказал Гэвин. Он даже не стал удивляться, откуда его отец знает. Конечно же, Андросс Гайл знал. Этот человек держал в страхе или верности половину самых могущественных людей в башне.

– Как?

– Я получил письмо о том, что у меня в Тирее есть сын. Когда я прибыл, город горел. Я наткнулся на Зерцал, когда те пытались убить ребенка, и остановил их.

– Перебил.

– Да. Этот ребенок оказался моим сыном, а солдаты оказались людьми Раска Гарадула. Он уничтожил город в назидание всем за отказ прислать рекрутов. Он заявил, что имеет особый интерес к этому ребенку, но я не уверен, что это не из-за того, чтобы подгадить мне.

– Особый интерес? Я думал, что он намеревался покарать тот городишко.

– Он сказал, что у Кипа есть его вещь.

– И?

– Мальчик заявил, что мать дала ему некий ларчик прямо перед тем, как умерла от полученных во время нападения ран. Но он не крал его.

– Но кинжал у тебя? Белый люксин у тебя?

Холод прошел по спине Гэвина. Он думал, что хуже всего будет, когда отец начнет выспрашивать подробности дел, которых Гэвин на самом деле не совершал и помнить не мог. Но кинжал из белого люксина? Белый люксин не мог существовать, но если Андросс Гайл говорил о нем так, значит, считал его реальным. Или знал, что таковой существует. Что он видел эту вещь и думал, что Гэвин должен понимать, о чем он.

Его брат тоже упомянул о кинжале. У Гэвина стеснилось дыхание.

Если он не будет очень осторожен, то маска с него спадет. Вот почему он избегал отца насколько мог. Андросс Гайл был одним из тех немногих, кто точно знал, что мог помнить Гэвин, а что Дазен. Прочие, обладавшие этим знанием, были сосланы далеко или убиты на войне. Слабое объяснение, что из-за жестокой схватки с братом Гэвин многое забыл, тут бы не сработало. Андросс мог бы списать многие неверные воспоминания на суматоху подготовки к последней битве, но Гэвин уж точно не забыл бы того, что случилось годами раньше.

– Я не видел кинжала, – сказал Гэвин. – Он был в ларце. Мне даже в голову не пришло, что это может быть белый люксин. – Белый люксин был невозможен. Гэвин знал бы. Он сам пытался создать этот мифический материал – если кто и мог бы его сделать, так это он, Призма.

– Идиот, я не понимаю, почему всегда предпочитал тебя. Дазен был в два раза сообразительнее, но я всегда был на твоей стороне, верно?

Гэвин посмотрел в пол и кивнул. Первое доброе слово от отца о нем за долгие годы, и звучало оно как укор.

– Ты киваешь головой или качаешь? Я слеп. На случай если ты забыл, – жестко сказал Андросс. – Ладно. Я понимаю твою секретность в поисках этого кинжала – даже мои шпионы не слышали, чтобы ты болтал об этом, молодец, – но когда ты наткнулся на подозрительный кинжал, который до усрачки хочет заполучить грошовый королек, неужели у тебя в мозгу ничего не щелкнуло?

– Меня окружали тридцать враждебных извлекателей, Зерцала и очень злой король. Так что у меня много что щелкнуло.

Андросс Гайл отмахнулся, словно все это было пустяком.

– Полагаю, с тобой не было никого из Черных. Упертый дурак. Из чего был ларчик?

– Вроде из палисандра, – честно сказал Гэвин.

– Палисандр, – глубоко вздохнул Андросс Гайл. – Одно это, конечно, ничего не доказывает. Но подсказывает, что делать.

– Я намеревался созвать Семь Сатрапий, поговорить с каждым напрямую и посмотреть, смогу ли склонить их на свою сторону, – сказал Гэвин. – Спектр, конечно же, не сделает ничего.

Он знал, что будет дальше. Отец заявит, что Гэвин должен сделать, и снесет все, что Гэвин поставил у него на пути. Оролам, ведь я – Призма!

– Когда ты это сделаешь, король Гарадул захватит Гарристон. Ты был прав во всем, что сказал Спектру, хотя урок извлек неверный и действия предпринял неправильные. Вот зачем тебе я. Если бы ты поговорил со мной сразу после возвращения, я бы тебе это сказал. Уходя по собственной инициативе и передавая сокровище в руки тирейца…

– Вряд ли сокровище, отец…

– Ты смеешь перебивать? Подойди.

Гэвин как деревянная кукла сел напротив отца. Андросс Гайл протянул руку и нащупал его лицо. Почти нежно провел рукой по щеке Гэвина. Затем отвесил ему пощечину.

– Я твой отец, и ты будешь выказывать мне уважение, понял?

Гэвин задрожал, сглотнул, взял себя в руки.

– Понял, отец.

Андросс Гайл вздернул подбородок, словно выискивал в тоне Гэвина хоть что-то оскорбительное. Затем как ни в чем не бывало продолжил: