– Гарадул жаждет взять Гарристон, так что даже если бы он был башней из дерьма в навозном поле, отдать ему город – слабость. Верный ход – разорить город, поработить жителей, засеять поля солью и оставить до того, как он придет. Но ты уничтожил эту возможность своей некомпетентностью. И как только король Гарадул возьмет Гарристон с двадцатью тысячами солдат, тебе будет куда труднее вернуть его назад, чем ему захватить при гарнизоне всего в тысячу человек.

– У рутгарцев в Гарристоне только тысяча? – спросил Гэвин. Это было меньше минимума. Если бы он не так торопился, проходя мимо Гарристона, то наверняка бы заметил.

– Разборки с аборнейцами снова взвинтили тарифы на проход через Проливы. Рутгарцы демонстрируют силу. Они вывели суда и большинство войск из Гарристона.

– Идиотизм. Они же знают, что Гарадул наращивает силы.

– Согласен. Думаю, министр иностранных дел Рутгара подкуплена. Она умна, она должна понимать, что делает. Как бы то ни было, ты должен ехать в Гарристон. Спаси город, убей Раска Гарадула, но если этого не удастся – добудь кинжал. От этого зависит все.

Что «все»? В этом и проблема, когда делаешь вид, что знаешь тайну, которой не знаешь. О тайнах, особенно больших, опасных тайнах, обычно говорят уклончиво. Особенно когда заговорщики знают, что их зачастую подслушивают шпионы. Возможно, все-таки стоило попытаться сказать, что я забыл, что это за кинжал.

Было время, когда Дазен знал все тайны Гэвина, даже те, о которых должны были знать только Гэвин и отец. Они были тогда лучшими друзьями. Хотя Дазен был на пару лет моложе, Гэвин обращался с ним как с равным. Севастиан был самым младшим; они заставляли его сидеть дома. У Гэвина и Дазена были одни и те же друзья. Вместе они побеждали во всех драках с братьями Белый Дуб. Гэвин тосковал по простоте этих боев. Две стороны, много кулаков, и когда одной стороне пустят кровь или заставят плакать, драка закончена.

Но Гэвин изменился, когда ему стукнуло тринадцать. Дазену в ту пору не было и одиннадцати. Андросс Гайл явился в своем официальном одеянии, подавляюще-впечатляющий в красно-золотой парче и с красно-золотой цепью на шее. Уже тогда, после десяти лет членства в Спектре, Андросса Гайла всегда называли только Андроссом Гайлом, не Андроссом Красным. Все понимали, что важнее. Андросс забрал Гэвина.

Гэвин вернулся наутро, глаза его распухли словно от слез, хотя он сердито отрицал, что плакал, когда Дазен спросил. Что бы там ни было, Гэвин уже не был прежним. Теперь, сказал он Дазену, он мужчина, и он отказался с ним играть. Когда братья Белый Дуб попытались затеять драку, Гэвин наполнился таким густым субкрасным, что жар пошел от него волнами. Он спокойно сказал братьям, что если они нападут на него, пусть пеняют на себя.

Дазен в этот момент понял, что Гэвин и вправду бы их убил.

С тех пор Гэвин доверялся лишь отцу.

Дазена бросили на обочине. Некоторое время он играл с Севастианом. Затем забрали и Севастиана, и он остался один. Дазен надеялся, что когда ему будет тринадцать, он снова окажется у них в милости, но отец едва заметил эту дату. Когда настало время узнать, кого Оролам избрал своим следующим Призмой, все на Большой и Малой Яшмах пустились гадать, но Дазен знал, что им будет его старший брат. Как это случится – значения не имеет. Андросс воспитывал Гэвина для этого всю жизнь.

А меня воспитывали как пустое место. Отброс для женитьбы на Каррис Белый Дуб или какой-нибудь другой девушке, чтобы удовлетворить некоторые другие отцовские амбиции. Пока Гэвин не попытался отнять у меня и это.

Труднее всего было не притворяться Гэвином. Труднее всего было сдерживаться, когда тебе напоминают обо всем, что имел Гэвин, но чего никогда не получил бы Дазен.

– Итак, отправляйся в Гарристон, спаси его или сожги, убей Гарадула и добудь кинжал. Довольно просто. – Если Гэвин сделает все правильно, он выполнит одну из своих целей и подготовит почву для другой.

– Я дам тебе письма к определенным рутгарцам, – сказал Андросс, – чтобы они повиновались тебе.

– Ты хочешь сделать меня губернатором Гарристона? – Каждый раз, как Гэвин забывал, насколько могуществен его отец – даже сидя в этой маленькой комнате, – Андросс чем-то да напоминал ему.

– Неофициально. Если ты провалишься, это запятнает наше имя. Но я устрою так, чтобы губернатор сделал все, что ты ему скажешь.

– Но Спектр…

– В этом случае можно его проигнорировать. Сместить Призму трудно, сам понимаешь. Когда вернешься, мы поговорим о твоей женитьбе. Пора начать строгать наследников. Появление твоего ублюдка усиливает необходимость этого.

– Отец, я не…

– Если ты раздавишь одного сатрапа, даже мятежного, тебе придется покупать остальных. Пора. В этом ты мне подчинишься. О проблеме твоего бастарда поговорим позже.

Лив пошла в световой сад на вершине башни, чтобы подумать, но буквально через каждые десять шагов она натыкалась на какую-нибудь целующуюся парочку. Когда солнце садилось, сад становился очень эффектным – и излюбленным местом для свиданий. Было что-то особо дразнящее в этих молодых влюбленных, что заставляло Лив чувствовать себя такой одинокой.

Она ушла в смятении чувств, коря себя за то, что была такой резкой с Кипом, уверенная в том, что ее отец жив и до смерти боясь, что ошиблась. Одинокая, в страхе перед будущим, а теперь – пораженная тем, как все остальные легко находили себе пару – тоскующая по парню. Любому. Ну, практически. Лив прожила в Хромерии несколько лет, и лучшее, что у нее было, это несколько потенциальных отношений. Будучи тирейкой, дочерью генерала проигравшей стороны и нищенкой, она переставала быть интересной еще до того, как все становилось серьезным. Единственный юноша, которому, как ей казалось, она по-настоящему нравилась, пригласил ее на Бал Люксократов, а затем встал и ушел с другой. Возможно, это был розыгрыш. На следующий год Лив на краткое время стала предметом спора между самыми популярными мальчиками. Две недели она купалась во всеобщем внимании. Ей казалось, что она наконец прорвалась, что люди начали наконец принимать ее. Один из них тоже пригласил ее на Бал Люксократов.

Затем Лив подслушала, как они спорят, кто первым уложит ее в постель. Месть ее была быстрой и ужасной. Она пообещала свою девственность юноше, который сопровождал ее на бал – заводиле всего, знатному юноше по имени Паршан Пайам, – если он поможет осуществить ее грязную мечту. Он прямо слюни пустил.

На Балу Люксократов они встретились в темном углу рядом с главным залом. Она убедила Паршана раздеться первым, несмотря на соседство почти всей Хромерии – танцующей, беседующей, выпивающей. Затем, прервав поцелуй, во время которого он жадно шарил по ее телу, Лив спросила, сколько он намеревался получить, выиграв пари.

– Ты знала? Ты не злишься? – спросил он.

– С чего бы? – спросила она. – Закрой глаза. У меня для тебя сюрприз.

– Хороший? – спросил он.