Памятный на исподвольные, то ли из литературы, то ли из наблюдений за состоянием мiрового эфира отобранные сведения, обознанный во многих необязательных, но любопытных вещах, Титаренко сложил в уме перестроенный под бухгалтерию храм, расковырянное вкруг него кладбище, обнаруженный на нем труп православного нищаги и, хмыкнув, оценил: тоже красиво .

Осмотр между тем продолжался.

– Ты ж у нас мировой парень, индрерд , – едва слышно причитала Анна Лазаревна, ворочая с помощью Пилихарча грязно-гипсовое, со скукоженным в орешек срамом, тело. – Ты ж у нас мировой фониквас , где ж тебя угораздило…

– Труп мужчины, – полувопросительно обратился Титаренко к доктору Мирельзон, вновь присевши к наброскам протокола.

– Тридцать – тридцать пять лет, – откликнулась Анна Лазаревна, – среднего роста, правильного телосложения, хорошего питания.

Титаренко продолжил запись, оставляя выжидательные паузки между произносимыми речениями, так чтобы доктор Мирельзон, пожелай она этого, смогла бы дополнить или изменить характеристики в составе словесного портрета: «волосы рыжевато-русые, слипшиеся, волосы бороды темно-рыжие, форма головы низкая, форма лица квадратная, лоб выступающий, нос несколько вогнутый». Анна Лазаревна похлопывала в такт по плечу трупа, а когда подошла ее очередь предлагать формулировки, принялась надиктовывать свое с такою же предупредительною неторопливостью, но много решительней: «кожные покровы резко бледны, трупные пятна ясно выражены, сине-багрового цвета с красноватым ободком, расположены – успеваешь? – на нижней поверхности тела, при надавливании, – и она для верности еще подавила, – светлеют, но полностью не исчезают, трупное окоченение слабо выражено во всех группах мышц, глаза полузакрыты, соединительные оболочки глаз бледные, температура трупа при измерении в заднем проходе… – кто-то из понятых не сдержался и с намеком кашлянул, словно отмечая произошедшую неприличность: его рассмешил вид женщины, склоненной над голым, – …в прямой кишке, – поправилась, не сходя с ритма Анна Лазаревна, – шестнадцать градусов Цельсия, отверстия носа и ушей свободны, рот закрыт, язык за неповрежденными зубами, при надавливании на грудную клетку никакого запаха не ощущается…»

Оформили дактилокарту.

Следователь Александр Иванович отправил инспектора вместе с прибывшим на рафике Борею Скляровым в поселок за бульдозеристом.

Ни в какое дорожно-транспортное происшествие Титаренко больше не верил: сшибленный бульдозером труп смотрелся б совершенно иначе, тем более – при наезде гусеницами. Но формально следовало с надлежащею полнотою провести мероприятие для опознания личности потерпевшего, и поэтому привоз (возможно, с последующим задержанием) того, кто первым обнаружил труп на месте происшествия, был в данном случае обязательным.

«А потом ужинать поедем», – чуть было не обратился следователь Александр Иванович к понятым – студам бедным, чертилам , не умеющем себя вести в обществе. Целый день он и Толя Пилихарч выначиваются над ними всю дорогу . Так что на обратном пути нормально будет заехать в «Южный» и заказать им какой-нибудь лангет-ромштекс.

– А когда у него смерть наступила, Анна Лазаревна? – опомнился Титаренко.

– На пилокарпин он реагирует как одно-двухсуточный, а подробней тебе специалист скажет; вот если б он был живой – ты б меня спросил, и я б тебе все сказала.

Лишь отчасти прислушиваясь к словам доктора Мирельзон, следователь Александр Иванович сбрасывал в кульки снятую с трупа рванину: костюм – отдельно, белье – отдельно, обувь – отдельно. Ботинки у бродяги были, как у Чарли Чаплина: боты не боты, сапожки не сапожки, с плоско вытянутым носком, но в лучшем, чем остальная одежда, состоянии. Внутри удавалось разобрать тисненую бронзовою краскою надпись венчиком: «Т-ВО» (непонятно какого – затерто, но начинается с «П») Механич… Производства обув… «СКОРОХО…». Титаренко подумал, что нестандартная эта шузня изготовлена, вероятнее всего, в Болгарии или Югославии: в странах кириллицы, и ему представились культурные зажиточные доброхоты, снабдившие нищего своего собрата для них уже бесполезною, но вполне годною и удобною для бродяги носильною вещью. Впечатление было до того объемным, что следователь Александр Иванович исказился, оскалился – и отошел поближе к солее, где доставленного Белодедко бульдозериста Колодяжного уже опрашивал Толя Пилихарч.

Оперативник то зловеще помалкивал, то взирал на собеседника обмершими белками втянутых в подвечья глаз, то вибрировал ноздрями и верхнею губою, как если б этот белокурый ротатый мужичонка и вправду заслуживал из ряда вон выходящего презрения.

Нога оперативника упиралась всею стопою в боковую царгу стула, на котором помещался задержанный, но при этом, после прогона каждой очередной пары «вопрос-ответ», Пилихарч понемногу смещался, меняючи позицию таким образом, что бульдозериста неотвратимо замыкало в сплошное окружение.

Непосредственное опознание трупа производить не стали: не дожидаясь привоза кугутской морды , следователь Александр Иванович решил услать покойника, вместе с Анною Лазаревною и Борею, в город; труп нуждался в низкой температуре, предъявить его задержанному – если таковой возникнет – можно будет и поутру, а приглашать с собою на ужин ни малознакомого Склярова, ни чересчур знакомую Мирельзониху Титаренко твердо не пожелал.

Откочевав на своем стуле за спину бульдозериста, Толя Пилихарч предложил ему вторично назваться по фамилии, имени и отчеству, указать год, число и место рождения.

Искомые данные были воспроизведены без каких-либо значимых отклонений против предыдущего.

– Видишь, Колодяжный, главное ты не забываешь, только малосущественное придется нам тебе освежить, – со змеиною сокрушенностью подсуммировал Пилихарч. – А по специальности ты кто?

Задержанный ответил с подробностями.

– Шофэр…, – призадумался над услышанным Пилихарч. – Шофэр-тракторист и шофэр-бульдозерист. А других специальностей у тебя нет?

– Нет.

– Ништенько, в ближайшее время приобретешь. Сразу две – чифирист и пидараст. В лагере – понял?!! – в лагере приобретешь, Колодяжный. Там на таких, как ты, водителях верхом по зоне катаются, понял?!! А мне только одно от тебя интересно: преднамеренно ты человека убил или по неосторожности. И я тебе крепенько рекомендую: убеди меня, Колодяжный. Убеди, чтоб я не предполагал самое худшее, дай мне возможность тебе поверить – понял?!! возможность!!! – и оперативник толканул ногой стул бульдозериста, который не свалился с него лишь потому, что секундою ранее малость привстал над сиденьем.

Затем, опять страшно онемев, Пилихарч подошел к столу, где устроился Александр Иванович, извлек из раскрытой папки сизый бланк-осьмушку и стал его заполнять, соблюдая долгие сумрачные перерывы по мере начертания каждого из конкретизирующих слов, что вносились в пустые графы документа. Подготовленный бланк двинулся на апробацию к Титаренке, который, зависнув над ним ручкою, перечел немногочисленные строки, сколько-то посомневался, но все же одобрил – и возвратил составленное оперативнику. Тот подманил к столу бледного и прибитого бульдозериста, чтобы вручить ему повестку в прокуратуру на завтра в восемь утра.