Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С каждым стеллажом мне становилось все хуже и хуже, пока у шкафа с шестнадцатью видами ходунков мне не стало окончательно плохо (сбруя с тремя ремешками или с пятью? с музыкой или без? с четырьмя режимами вибрации или с двумя?), и я уселась на пол в позе эмбриона, напевая сквозь слезы какую-то дурацкую песенку. Спасибо Джули: она просто прошла дальше, не обращая на меня никакого внимания и продолжая закидывать в тележку очередные штучки, так что в итоге все необходимое закуплено и стоит в огромных мешках посреди жвачного цвета детской, ожидая, чтобы я что-нибудь перепутала и угробила с помощью этих агрегатов своего нерожденного младенца. Одним словом, я готова.
Звонит телефон, и я нервно хватаю трубку. Наверное, это Эд. Наверное, он понял, что это я все утро названивала и не оставляла сообщений на голосовой почте, и теперь звонит, чтобы принести мне добрые вести.
– Консультация по высшему образованию, Лара Стоун, – нервно выпаливаю я.
– Привет, это я. – Голос знакомый, только непонятно чей.
– Привет. – Я делаю вид, что узнала, чтобы не обидеть кого-нибудь, кого я теоретически должна была бы узнать.
– Это Стейси.
Не вышел номер. В свою защиту могу сказать, что ее звонок очень неожиданный. Стейси не звонит мне на работу. Никогда не звонит. Я даже не знала, что у нее есть мой рабочий телефон.
– Ой, привет, – говорю я. – А почему ты мне звонишь на работу?
– Ты можешь со мной завтра пойти в парк? – спрашивает она. – Мне надо с тобой встретиться.
– Ты звонишь мне на работу, чтобы спросить, смогу ли я с тобой завтра побегать? – переспрашиваю я. – У тебя что-то случилось?
– Нет. Так ты сможешь?
– Стейси, мне через три недели рожать, а на улице сто градусов. Я и половины маршрута не пройду. И мне бы не хотелось разродиться на полянке, чтобы моего ребенка принимали иранские старикашки.
– А-а-а, – говорит она с явным разочарованием в голосе. – То есть точно не можешь?
– Стейси, что случилось? – снова спрашиваю я. – Что-то мне твой голос не нравится.
Она вздыхает:
– Тодд сделал мне предложение.
Я начинаю пищать, как школьница:
– Серьезно? Ты выходишь замуж? Боже мой, ну наконец-то, я уж и не думала, что этот день настанет. Только не говори мне, что я буду идти с твоей фатой как подружка невесты в лиловом платье!
– Не бойся, не скажу, – говорит она. – Я сказала «нет». Собственно, я с ним вообще порвала.
Для адекватной реакции у меня не хватает воздуха в легких.
– Он предложил тебе выйти замуж, а ты с ним порвала? Почему? Мне казалось, он тебе так нравился!
– Нравился, – говорит она. – И сейчас нравится.
– Тогда почему бы тебе не взять и не выйти за него прямо сейчас? – спрашиваю я.
Стейси вздыхает:
– Потому что я не смогу ужиться с его ребенком. И, пожалуйста, не говори, что ты меня предупреждала.
Ладно. Только я предупреждала.
– Но Эйден такой милый, – говорю я. – Блин, я же ему свою книжку подарила. Если бы я знала, что ты от него уйдешь, я бы этого ни за что не сделала.
– Лара, – говорит она. – Мы не об этом говорили.
– Извини. Он просто показался мне славным ребенком.
– Он и есть славный ребенок. Но он ребенок.
Тут ее голос срывается, и она начинает безудержно рыдать. Я в полном шоке. Я, честно говоря, и не думала, что у нее есть слезные железы. На первом курсе на имущественном праве она была единственным человеком в группе, кто умудрялся не разреветься, когда его вызывал великий и ужасный профессор Вильямс. Каждый день он выбирал себе новую жертву, ставил несчастного перед аудиторией и закидывал жуткими вопросами, а не дождавшись ответа, долго и изощренно унижал. Одна размазня из нашей группы начинала реветь, как только он называл ее имя. Я выдерживала вопросов пять.
– Я не хочу детей, – рыдает Стейси. – Я вообще не люблю детей, и никакой компромисс здесь невозможен. И это ужасно, потому что я действительно думала, что могу за него выйти.
Согласна, ужасно. Наверное, надо попробовать ее отговорить.
– Но ребенок не все время у него живет. И вообще, это не твой ребенок.
– Нет, Лара. Я не хочу стать злой мачехой, а именно этим дело и закончится, ты же меня знаешь. И пусть он там не все время живет, зато я там собиралась жить все время, и моя жизнь уже начинала крутиться вокруг него. А мы ведь еще не женаты, а только встречаемся, – всхлипывает. – Встречались. Надо здраво смотреть на вещи.
Я хочу ей сказать, что она поступает глупо, отказываясь от лучшего, что у нее было в жизни, но не могу. Она права. Я знаю, что она права. И я совершенно потрясена ее решимостью. Даже немного завидую, увы.
– Ну что ж, значит, ты правильно поступила, – говорю я.
Она хлюпает носом:
– Ты правда так считаешь?
– Правда, Стейси. Я восхищаюсь тобой. Ты, конечно, сука, каких свет не видывал, но ты, по крайней мере, не врешь ни людям, ни себе. Немного людей могут этим похвастаться. – Включая меня.
Она делает глубокий вдох и пытается взять себя в руки.
– Ладно. Мне надо идти, работы куча. Извини за такой звонок.
Вы, наверное, видели фантастические фильмы, в которых герои обнаруживают какую-нибудь пространственно-временную дырку, которая ведет в параллельную вселенную? Которая открывается раз в двадцать пять миллионов лет, и у них есть несколько секунд-минут-часов, чтобы запрыгнуть туда, все исследовать и выпрыгнуть обратно? Примерно так я себя сейчас и чувствую. У меня было десять минут для изучения Стейсиной уязвимости, и теперь эта дырка закрывается на веки вечные.
Я уже несу трубку к базе, когда слышу, как оттуда доносится мое имя:
– Лар?
– Да, – говорю я, прижимая трубку обратно к уху. – Я здесь.
Она медлит.
– Давай считать, что я ничего не говорила. Созвонимся, – Она быстро вешает трубку.
Да-а-а. Такое бывает раз в жизни.
Через два часа я его отлавливаю.
– Нью-Йоркский университет, Эд Желлет.
Ну, наконец-то. На шестнадцатый звонок. При этом я, разумеется, стараюсь говорить как ни в чем не бывало.
– Привет, Эд. Это Лара.
С той стороны раздается сердитое фырканье.
– Это ты мне весь день звонила и вешала трубку?
– Что? – говорю я, изображая, что понятия не имею, о чем он говорит.
– Я только трем консультантам сказал, что решения будут готовы сегодня, и кто-то сегодня утром звонил пятнадцать раз. Кретин, трудно, что ли, сообщение оставить?