и тут вдруг на какой-то миг в моем мозгу заронилось сомнение: а вдруг ты вовсе не божество, а… самая обыкновенная девица из меблированных комнат, приманка для постояльцев, ветреница, что подставляет губы первому встречному…

С. Позвольте мне уйти, сэр!

X. Нет, докажи, что ты не такая, и я паду перед тобой на колени, буду боготворить тебя. Ведь ты была единственным существом, которое, как мне казалось, меня любит. Так измываться над моими надеждами, над моими чувствами к тебе – нет, это уж слишком! Скажи, почему ты меня обманула, почему избрала своей жертвой?

С. Я и не думала вас обманывать, сэр. Я и раньше говорила, что полюбить вас не смогу.

X. Одно дело – любить, совсем другое – делать из меня посмешище. Именно так воспринял я слова твоей младшей сестры. Когда однажды я последовал за тобой в другую комнату, она подбежала к тебе и закричала: «Он думал, что я его не вижу!» Посуди сама, разве она повела бы себя так, если б ты не превратила мое чувство к тебе в посмешище для всей семьи? Теперь, задним числом, я и в самом деле не понимаю, как ты могла день за днем приходить ко мне, сидеть у меня часами, делать это у всех на глазах, не сговорившись предварительно с родителями и сестрами. Или их ты обманываешь так же, как меня?

С. Я никого не обманываю, сэр. Бэтси точно так же подслушивала и подглядывала за мистером М., когда тот ухаживал за нашей старшей сестрой. Кончилось тем, что он был вынужден на нее пожаловаться.

X. Хорошо, допустим. Но как ты объяснишь другой эпизод? Ты, может, помнишь, как однажды ко мне в комнату заглянула твоя сестра Мария и обнаружила, что ты сидишь у меня на коленях. Я испугался, как бы она не рассказала об увиденном вашей матери, однако ты меня успокоила: «Ничего страшного, у меня от матушки секретов нет». Тогда я не придал этим словам значения и вскоре забыл бы про них, если бы не другие сходные истории. Не означает ли все это, что ты играешь роль, гнусную роль? Что вот уже целый год приходишь сюда, проводишь со мной столько времени, сколько я пожелаю, сидишь у меня на коленях, обнимаешь меня, осыпаешь поцелуями, позволяешь себе и прочие вольности – и делаешь это вовсе не из любви ко мне, не из расположения, а на холодную голову, безо всякого чувства, чтобы, как это водится у легкомысленных юных проказниц, попросту выпросить у меня подарки, а потом, спустившись на кухню, вволю надо мной же и посмеяться? Согласись, есть в этом что-то чудовищное, во что невозможно поверить.

С. Сэр, вы не имеете никакого права изводить меня таким образом. Я никогда и ни перед кем не выставляла вас на посмешище; напротив, всегда была о вас самого высокого мнения и никогда этого мнения не скрывала. Жаловаться на меня у вас нет никаких оснований. Что же до Бэтси и других, то я за них не в ответе. Я всегда, с самого первого дня, была последовательна. Я не раз повторяла, что мое расположение к вам не выльется ни во что, кроме дружбы.

X. Неправда, Сара, прошло не меньше полугода, прежде чем я уяснил себе, что передо мной непреодолимое препятствие. Ты говоришь, что твое расположение ко мне не более чем дружба, и что тебе очень жаль, что я испытываю чувства более сильные. А между тем в первый же раз, в ответ на мою просьбу, ты позволила себя поцеловать; в первый же раз, когда я увидел, как ты выходишь из комнаты, ты остановилась в дверях и, повернувшись ко мне со свойственной тебе неподражаемой грацией, обратила на меня свой взор, словно говоря: «Он – мой?» Не прошло и нескольких дней, как ты уже сидела у меня на коленях, обвив мою шею своими прелестными ручками, и ласкала меня с той страстью, какая не противоречит девичьей скромности. За это время, впрочем, отношения наши продвинулись не слишком далеко. Так вот, если ты вела себя со мной, человеком совершенно незнакомым, подобным образом, не испытывая при этом никакой особой симпатии, – разве не вправе я заключить, что точно так же ведешь ты себя со всеми? И наоборот, раз ты не ведешь себя так с остальными, не значит ли это, что я по той или иной причине чем-то тебе приглянулся?

С. Я испытывала к вам благодарность, сэр, чувствовала себя вам обязанной.

X. Если ты испытывала благодарность за те подарки, которые я тебе преподнес, то в первый день после моего приезда никаких подарков ты не получила. Не считаешь же ты себя обязанной каждому, кто добивается от тебя поцелуя?

С. Нет, сэр.

X. Со мной так могла поступить любая – только не ты. Ведь ты представлялась мне такой сдержанной и скромной, такой трепетной, такой робкой, у тебя был такой тихий голос и такой невинный вид, что у меня и в мыслях не было, что ты меня обманешь. Те услуги, которые ты мне оказывала, не могли не быть следствием искреннего расположения. Ни одна помолвленная девица не дарила предмету своей любви поцелуев и ласк более скромных и в то же время более пленительных, чем те, что дарила мне ты тысячи и тысячи раз. Мог ли я предполагать, что настанет день, когда эти ласки и поцелуи окажутся бессовестной насмешкой той, кто был к тебе искренне расположен?! Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что своими поцелуями ты не впрыснула яд в мою кровь и они не убьют меня – духовно и физически. Ты говоришь, что это дружба; но если это дружба, я отрекаюсь от любви. Ах, Сара! Должно быть, это нечто большее или меньшее, чем дружба. Если твои ласки искренни, в них проявляется чувство; если нет – ты мне не нужна. Однажды ты обмолвилась, что я для тебя не много значу, а потому ты можешь позволить себе безнаказанно со мной забавляться. В другой раз, однако, ты пожаловалась, что никто еще не позволял себе таких вольностей, как я. Хорошо помню, как однажды, в гневе бросившись к двери, ты вскричала: «У меня была привязанность и прежде, однако этот человек ничего подобного себе не позволял!» Боже милостивый! Сколько раз я твердил себе это слово «прежде» – ведь оно означало, что ты привязана и ко мне тоже, однако ты развеяла мои надежды. Ты говоришь, что никогда не испытывала ко мне ничего, кроме уважения, а меж тем как-то раз, сидя по обыкновению у меня на коленях