4, в пухлом конверте отпечатки гимновских кривых. Пришли или accelerando[209] Игумнова[210], или если его оттиска нет, то немецкий экземпляр гимновской статьи. Далее, попроси Татьяну достать в ящике № 6 анализ патологического негатива, сделанный ею, нарисовать отчетливо для перерисовки, указав период двойного шага, кривую fyH[211], и ее пришли (срочно). Коля

<Париж, 27/Х>

Нютушка, сегодня воскресенье, чудесный, ясный день, я надел твою вязаночку и вытащил тетю Мушку гулять на Buttes-Chaumont – это на краю Парижа, 19‐й Arr., оттуда, говорят, прекрасный вид. …Сергешенька, резюмирую мое впечатление от Парижа: это 1) не мировая столица (см. London & New-York), 2) не город-красавец (см. Ленинград), 3) не город шика и богатства (см. Berlin), 4) это только город-гигант. Это, в сущности, единственное, что производит настоящее впечатление. Париж нескончаемо велик (не административный, устарелый Париж, а фактический Париж). Он тянется на десятки верст, и в нем до 10 млн жителей, 200 000 авто и т. д. Это мое главное впечатление от него. Доктор

<Париж, 28/Х>

При дяде Сереже [Бернштейн С. Н.] читать с осторожностью – есть про него!! См. значок ХХ.

Мои хорошие, славные, замолкшие для меня на время ребятушки! Сегодня утром я поехал к старику Langevin на прием. Он живет при вузе, директором которого состоит, на Rue Vauquelin. C утра я отослал по почте пакет 50 × 60 мм для Анютки. Потом поехал к старцу.

Старец был очень внимателен и мил. Я не стеснялся его и потому весьма свободно выложил ему по-французски все, что мне нужно было. Показал ему атлас, в котором он, как физик, быстро сориентировался, а затем рассказал ему о трудностях (принципиальных), которые встречаются у нас на пути математического анализа и интеграции. Он очень быстро и верно понимает то, что ему говоришь (ХХ) (куда быстрее и тоньше дяди Сережи, entre nous); но, как и следовало ожидать, по этой чисто теоретической части он не сделал мне никаких указаний (это и невозможно с одного разу). Зато, что уже очень важно, и возражений не сделал, все одобрил и принял; я немножко трусил за теоретическое обоснование моментов и потому изложил ему их подробно – но все сошло гладко, ошибки здесь нет. ‹…› Мы проболтали с Langevin’ом около часа, даже больше; он разрешил прямо ему писать в случае серьезных трудностей, очень одобрил всю нашу деятельность вообще. Langevin советует «даже если пока не удается дать теорию и формулы, собирайте и уточняйте, насколько возможно, опытный материал» и дал принципиальное согласие прийти на мой доклад, если сможет.

После Langevin я пошел по Av. Gobelins на Pl. del’ Italie, которая по плану есть Зацепа, а по виду до иллюзии похожа на Калужскую площадь. То есть до того, что я прямо готов был трамваи, идущие слева, принять на Б. Она только больше диаметром раза в 1,5, но такого подобия и зданий, и сквера, и прочего я и не видывал. Maison Boulitte[212] помещается на Донской ул. с левой стороны, я зашел и заказал, чтобы выслали ихние каталоги в адрес нашей иотовской лаборатории… Днем был в городе. Мерьге купил настоящую английскую кривую трубку – не сомневаюсь, что она ему понравится, только я буду тут изредка из нее покуривать. Ну, потом купил еще кое-какой мелочи по случаю приближения отъезда, а сейчас уже зовут к обеду.

<Париж, 29/Х>

Нютушка, роднуша, сейчас вернулся с удивительного фильма Пудовкина «Вихрь над Азией». Долго не хотел идти: что, мол, за границей русское смотреть? Но впечатление необычайное. Если идет в Москве, посмотри и меня вспомни, роднуша: это лучшее художественное впечатление за всю мою поездку, пока что. Ежели разобрать, то есть слабые стороны, но в том-то и сила, что они не мешают впечатлению и не ощущаются. А мастерство экрана изумительное. Это лучше «Бронепоезда». Может быть, я стал впечатлителен, но фильм меня задел за живое…

Дорогие, хорошие ребятушки, уже начиная с прошлого моего письма можно, кажется, сказать про мои писания, что «сильно запахло от них мужчиною». Что делать! Начались делá, и сейчас так некогда и такая беготня, потому что уже уезжать пора, а между тем интересные вещи. Как умно, что я приехал в Париж к 1‐му октября, когда еще все были на дачах! Если бы сразу началась такая трепка, так я бы Парижа и повидать не успел. Итак, утром сделал смешное для вас, но полезное для Европы дело: купил себе визитку с жилетом; в четверг снимусь в ней и пришлю вам. Здесь это нужная вещь: читать лекции и доклады, пойти в театр или с деловым визитом и так далее. Если можно будет, я ее привезу с собой, если же нет, то продам в Берлине перед отъездом в Москву, так как досталась она мне за невероятную цену 40 фр., а предварительная консультация наших женщин утверждает, что очень хорошая материя и что на мне сидит как на заказ. Потом поехал в St. Anne со всеми аппаратами и чемоданами. Можете меня «поздравить»: «заражение» произошло, и в St. Anne устраивается циклографический кабинет… Итак, завтра с утра… засаживаю баб шить шлейки и пояс и кроить обтюратор. Возможно, мне придется из‐за этого застрять лишние день-два в Париже; но вы понимаете, раз здешние collaborateurs хотят работать в Toussaint (все равно, как мы бы в Пасху), то уж грех мне было бы не пойти им навстречу…

Днем поехал в трамвайную лабораторию Lahy, о которой стóит рассказать. Она помещается при трампарке на rue de Hainaut, Paris 19-me. Она очень интересна, главным образом – по организации. Расскажу, как сумею. Лаборатория чисто прикладная, обслуживающая, а не научная, скорее я бы ее назвал психотехнической амбулаторией. Она проводит а) профотбор поступающих в вагоновожатые и шоферы автобусов, б) периодическую, через каждые 5 лет, проверку служащих – вожатых и шоферов – и в) проверку каждого вожатого, с которым произошел accident на линии. Поступающих испытывают так:

1) Установка для реакции на цветные лампочки, с осложнением дела добавлением вторичного выбора по слуховым раздражителям. Когда испытуемый приспособится реагировать, то на экран, перед которым он сидит, начинают кинопроецировать всякую чепуху, в то время как лампочки зажигаются то тут, то там кругом экрана. В проекции сперва пейзажи, потом танцы, потом убийства и всякая резня, что должно развлекать испытуемого. Во вторую половину опыта над ухом иногда ревет страшенный гудок. Интересно совсем не это – навыдумывать такое может всякий там Скородинский, – а то, что все это совершается механически: и подача раздражений (от большого и точного автомата), и