Сыграй в мою честь «Месяц едет», совершенно самостоятельно, и пиши мне больше по-английски. Вернусь – займусь с тобой произношением.

<Париж, 1/XI>

Ну, мои ребятушки, вот я и покидаю сегодня Париж. Сейчас примусь собирать свои вещи, все уложу как следует, запру замки у чемоданов и тогда, может быть, пойду немножко перед отъездом погулять. Надо еще заняться слегка хозяйством: кое-что зашить. Вчера вечером мы пошли с мальчиками на прощанье в cinéma, но видели нечто до такой степени идиотское (по роману Cl. Farrère), что я даже не берусь вам передать. Мы правда сильно хохотали. Сегодня с утра я поехал последний раз в Rousselle. Там меня ждала целая компания молодежи для последних инструкций и напутствий, так сказать. Вопрос о циклографии в Париже решен окончательно и точно, по-видимому даже не в одном месте; во всяком случае, начнут с малого. А там, по переписке и т. д., мы их наинструктируем. Так или иначе, берем их теперь под наше иотовское покровительство; я считаю более чем своевременным заинтересовать этим делом Могилянскую, Шпильберг и Зальцгебер и именно в этой последовательности[217]. Итак, поступим с этой лабораторией как раз так, как вы собираетесь поступить с Э. М. Каганом. Чем приветливее мы будем, тем, конечно, лучше… В воскресенье рожденье тети Мушки (52), которого я уже не застану; поэтому я счел уместным сделать ей сегодня подарки: коробку шоколадных конфет от себя и ее любимые духи Cyclamen от Нютушки, которая, надеюсь, не рассердится… Тетя Мушка была «страшно» тронута подарками. И вообще последнее время очень умилительно ко мне относится. А я смотрю с ужасом по сторонам на свое барахло. И не знаю, как я все это уложу. …Отъезд близится, мои хорошие ребятушки. Кончил только что (с помощью Крули и в присутствии тети Мушки, которая хотела у меня посидеть) укладку и пришел в ужас. Я купил себе вчера новый чемодан фибровый, величиной с наш волжский большой. И хотя я напихал все грязное белье вместо ваты в чемодан с приборами, все-таки все барахло не поместилось: придется одеяло и кое-что из мелочей скрутить отдельным свертком, а завтра в Кельне купить новый чемодан нормальных размеров. ‹…› Ну, до свиданья, милые, еду к вам на величину одной ночи поближе. Авось письма будут делать оборот на день быстрее. Ну, Татьянка, вникай в мои приказы по парижской линии и принимай в ведение ГИМН № 2, Мерьга, жди новых Drucksachen из Кельна; Карлушенька, по-прежнему не скучай и изредка ощущай удовлетворенность своим сынишкой; Анютушка, жди новых длинных и гениальных писем и будь совсем-совсем уверена, что ты душенька черномордообразная и что я тебя не ненавижу.

Целуем-с всех-с. Врач

<Кельн, 2/XI>

Анютушка и все мои ребятки, по открытке сразу видно, откуда это я пишу. …От Парижа до Кобленца ехали в купе вдвоем, так что можно лежать и выспаться; а от Кобленца сюда я ехал и вовсе один. Францию всю так и проспал: рассвело уже на немецкой земле, такой же, как всегда, чистенькой, вежливой и нарядной. Путь от Трира до Кобленца идет долиною Мозеля – знаменитой и великой немецкой реки. Вообразите себе Клязьму, в которую намешали побольше осоки и илу, окружили высокими гористыми берегами, а потом сказали: «ну лучше река не станет» и принялись ее отделывать… так что даже в наибольшее половодье не сможет разлиться больше чем на версту. Но берега очень живописные, а то, что от человеческих рук зависело, то немцы совсем расстарались и сделали на первый сорт.

В Кельне я… нашел маленький отельчик у самого вокзала с комнатой в 3:45 в сутки. В комнате есть все, вплоть до собственной ванны. Вокзал в Кельне устроен у самого собора, и если бы здесь вокзала не поставить, то поезда с разгону сходили бы на повороте с рельс, влетали бы в собор и давили бы архиепископов. Как выходишь из вокзала, попадаешь на маленькую площадь, как Зубовская, и эта дурында из нее растет. Собор замечательный, но (почему-то это заметно только в натуре) шатровидные верхи башен явно не подходят к стилю: не то малы, не то бедны. Зато внизу хвоя удивительной пышности и кристаллического изящества. Внутри много хуже; очевидно, готическим interior’ам вообще не везет. Все же тут лучше, чем в N.‐Dame, зато последняя снаружи цельнее. Издали собор похож на зайца, как это давно известно…

Что касается города самого, то прежде всего могу заявить уже с достоверностью, что Париж – захолустная дыра. Во-1‐х, Кельн не менее красив, и благодаря отличной реке (разрастающейся в его пределах до размеров Оки в Серпухове) – значительно живописнее. Во-вторых, он меньше, и намного, чем Париж, а авто в нем свыше 61 000 (собств. набл.). Затем у него есть прекрасное Avenue (Hohenzollernring) почти не уже, и притом красивее, чем Champs-Elyées, а улицы необыкновенно узки, но также залиты светом и огнями реклам, и также богаты первоклассными магазинами, как и бульвары Парижа. А мосты такие, как тут, Парижу и во сне не снились. Так что, в общем, город получше Саратова.

<Кельн, 3/XI>

Ну, мои москвичи хорошие, вот я и кельнцем сделался. Город не сложный, и я в нем уже вполне сориентировался, хотя названий улиц не смотрю и не учу (как учил в Париже), чтобы не забивать себе память. ‹…› Погода с утра мерзкая, туманно, пасмурно и мелкий дождичек. Но все же, выпив кофе (советую делать это налево от вокзала, тотчас за виадуком, чашка 15 пф.), пошел сперва в собор, где служили мессу, было много возгласов и пения и ничего не видно. Для хора и гóлоса собор слишком гулок, реверберация длинна. Но для оргáна резонанс как раз хорош. В соборе всего один орган, и не очень большой (меньше нашего московского), но звучит прекрасно, и я думаю, что именно органу-то и лучше в гулком помещении, чем в нормальном зале. Он в соборе звучит очень задушевно, трогательно и красиво. Потом «забебил» отмолившуюся публику и духовенство, которое тут, всем скопом, увозят после службы на большущем желтом автобусе; сел на трамвай и поехал в Mülheim смотреть новый висячий мост[218]. Mülheim – новая часть Кельна, отделенная от него малозастроенными окраинами и сама по себе совершенно неинтересная. Мост же огромен (главный пролет, кажется 300 м), а так как кроме того он имеет жесткий нижний пояс, то в деталях получается совсем громадина. Он весь железный, выкрашен в