На экране полыхали дома, проезжали полицейские машины, кого-то тащили на носилках... Живец подошёл, включил звук. Репортёр, видимо, давно сорвался на крик, его скороговорка была почти неразборчива, но часто повторялось самое важное слово: клоны.

Горел Большой Париж. Несколько часов назад толпы горожан, подстрекаемые неустановленными лицами, начали громить правительственный объект, в котором подозревали фабрику по производству клонов. Уже нет смысла скрывать, сказал репортёр, что подозрения оправдались.

— Уже нет смысла скрывать, — хмыкнул Живец. — От кого и что скрывать-то? Милош, твои посмертные разоблачения сильно запоздали. Они сцепились немного раньше, наши братья по несчастью.

Клоны оказались вооружены, толпу разогнали, было много жертв. После стычки нелюди разбежались по городу, занимаясь поджогами и грабежами. «Они надеются затеряться в обстановке общей паники, — сообщил репортёр, — но им это не удастся, потому что войска Европейского союза уже блокировали конгломерат». Картинка на экране несколько секунд показывала вертолёты, наносящие ракетные удары по кварталам. Живец успел заметить, как потянулась снизу цепочка искорок, но экран опять заслонило зрелище пожара.

— Пулемёты, — хмыкнул он. — Это надолго, с вашей-то манерой воевать.

Репортёр будто услышал его. Он сообщил, что некоторые подразделения, встретив ожесточённый огонь в предместьях, вынуждены были выйти из боя. Один из французских генералов успел обматерить, наверное, всех своих подчинённых поименно — так быстро он изрыгал проклятия. И снова картинка пожара.

— Против кого воюете, вы знаете, — вздохнул Живец, протягивая руку, чтобы выключить звук. — Но не знаете за кого. Да и какая разница? Всё равно о большем, чем запереться в своих квартирках, вы и мечтать не смеете.

Он ещё успел услышать какую-то чушь о парижских асоциальных элементах, именуемых в России крысами, которые поддержали агрессивные действия клонов. Вспомнился Зелень, который ушёл с поверхности под землю, потому что имел ещё слишком много нерастраченной поколениями предков энергии. Энергии жизни, которую нельзя сравнивать со вторичной «энергией игры». Может быть, бомжи со временем смогли бы поднять голову, навести свои порядки наверху, когда люди вконец ослабеют...

— Нет. — Живец заговорил вслух и только тут осознал, что ведёт диалог с самим собой. — Нет, бомжи — это шаг назад, они неагрессивны, а значит, нежизнеспособны. Жить в щелях, кормиться отбросами и ждать, когда наконец сверху придут и вычистят городское дно окончательно... Это не то, не то.

Крысолов сказал что-то о неопределённости будущего. По его словам выходило, что люди ещё могли бы ужиться с мутантами. В качестве мясного скота? Кажется, это тоже слова Зелени, из памяти Наташи Даниловой. Что ж, в таком случае оставался бы шанс, что однажды тильзиты воспримут человеческие технологии. Это стоило бы страшных жертв, зато новая раса приняла бы эстафету от старой и стала бы по-настоящему могущественной. В благодарность сохранили бы жизнь уцелевшим людям, чтобы... Но разве люди изменились бы?

Живец хлопнул себя по лбу. Ведь тогда произошло бы примерно то, о чём рассуждал сумасшедший Отиль. Новый феодализм, когда новая раса, разделившись на несколько государств, начнёт вести войны, чтобы регулировать свою постоянно растущую численность, а люди... Люди, наверное, будут у них в рабстве — кто-то же должен управлять машинами, до которых тильзитам дела не больше, чем до сборки арбалетов. Да, им будут очень нужны технологии!

Люди, оказавшись на грани уничтожения, возможно, смогли бы мобилизоваться, вынужденно очистить генофонд, стать сильнее. Клоны... В них не стало бы нужды. Тильзиты вряд ли дали бы рабам много развлечений, да и пенсий платить не стали бы. Вот оно, спасение — пришло из-под ног! Но за него следовало дорого заплатить... Побоялись...

— А может быть, начавшаяся сегодня заваруха приведёт к тем же результатам? — Дмитрий приостановился, закурил. — Ведь пожар разгорается всерьёз, это война...

— Передали, что в Будапеште уже навели порядок! — из окна третьего этажа высунулась старуха с трубкой в гнилых зубах, она была пьяна. — Вы не говорите, господин патрульный, что я в окошко курю, ладно? У меня соседи в отъезде. Только что передали, что во многих местах дело пошло на лад. Собралась «пятёрка», от нас премьер поехал. Клонам предоставят равные права, вот и всё!

— И всё? — не поверил Живец.

— Конечно, а что же им ещё надо? Сейчас передавали по «Антарексу», что не такие уж они и страшные, среди них много больных, детишек показывали... Им только права надо дать, а дальше они сами будут присматривать, чтобы клонирования не было. Один выступал, сказал, что против, что это жестоко, такие эксперименты... Я даже плакала. Выпила немножко...

— Понятно, — кивнул Живец, — Выпейте ещё немножко, уважаемая! Скажите, что я разрешил!

Нет, война, развязанная клонами друг против друга, не спасёт человечество, как раз наоборот. Дмитрию стало смешно — он забыл, о ком, собственно, рассуждает! Если проигрыш страшнее смерти, если надо успеть победить до того, как природа опомнится и заберёт у тебя по ошибке полученную, однажды уже растраченную силу, то итог может быть только один. Вопрос только в том, как скоро возникнет ситуация, когда клон, чья рука окажется на одной из главных кнопок, поймёт, что скоро не сможет играть. Он выпустит по врагам все имеющиеся ракеты, Живец в этом не сомневался, потому что и сам поступил бы так же.

— Но у меня нет такого шанса, — сплюнул он на клумбу. — А жаль, мог бы потушить свет, уходя... Отблагодарить за гостеприимство.

* * *

Данилова понимала, что спит долго, слишком долго, но сил очнуться не было. Кажется, она переворачивалась на своей лавке, а вокруг ходили люди. Один раз кто-то даже кричал на неё, тряс, угрожал полицией. Но Наташе было не до людей: она смотрела сны.

Тильзиты бродили по улицам, разрывая на части жителей, но их оказалось слишком мало, чтобы огромный мегаполис заметил высосанную каплю крови. Какие-то горожане со странным блеском в глазах начинали свары, отчаянно веселясь, подбивали окружающих на грабежи, и те иногда слушались, с равнодушным видом пролезали за разбитые витрины. Перепуганная полиция палила поверх голов, никак не решаясь применить силу всерьёз. Наташе было очень жаль совсем молоденького патрульного, которого толпа разорвала на глазах отступавших к машинам товарищей. Толпой руководили всё те же странные люди, кажется, до неё долетело слово «клон». Но зачинщики беспорядков и сами гибли, чаще всего от рук таких же, как они.

Далеко, на окраинах Москвы, от кольца Кордона медленно втягивались на улицы колонны военной техники. У некоторых из офицеров Данилова тоже замечала тот же самый азартный блеск в глазах, они спешили оказаться впереди, там, где можно будет использовать накопленную силу. Она видела, как ракеты разнесли половину жилого дома, из окна которого раздалось несколько очередей. Она видела и стрелка, который сумел спастись и бежал, смахивая с головы остатки опалённых волос. Преступник хохотал от восторга, словно напроказивший ребёнок.