летал пух, осколки стекла попали в лица и руки, и птица — громадный горный орел — трепыхалась рядом, мешая управлять вертолетом.

— Садимся, — сказал вертолетчик, отбросив бьющуюся птицу от штурвала машины.

Сели рядом с дорогой.

А на дороге, оказывается, все остановились. И машины, и ослики. И тот самый владелец зеленых «Жигулей», который превысил скорость.

Все бросились к вертолету.

— Живы?

— Что случилось?

— А мы!..

— Нормально, — сказал милиционер-вертолетчик.

— Обошлось, — подтвердил его помощник.

Вытащили из вертолета подбитую птицу.

Вытерли кровавые царапины и ссадины. На лицах и на руках.

— Здорова́ птица! Настоящий горный орел! — сказал кто-то.

— И что это он на вас бросился? — удивился кто-то.

— Все в порядке, — сказал милиционер-вертолетчик. — С этим горным орлом мы разберемся. А пока прошу разъезжаться! Не задерживайте движения, не устраивайте пробку!

Люди неохотно стали расходиться от желто-синего милицейского вертолета с побитыми стеклами.

— Да, а вас прошу остаться! — неожиданно сказал милиционер-вертолетчик, обращаясь к водителю зеленых «Жигулей». — Превышение скорости! Ваши права!

Новоселы

На целине, в Оренбуржье, построили новую железную дорогу.

Я был на открытии этой железной дороги и видел, как радовались целинники-новоселы первому поезду.

Железная дорога — это новый путь для зерна, для знаменитой оренбургской пшеницы. Теперь повезут ее поезда во все концы страны.

Железная дорога — это и для самих целинников радость. Больше у них будет товаров и продуктов, чаще — кино, а то, глядишь, и столичные артисты по железной дороге скорей к ним доберутся.

Кончились торжества. Прошел митинг, и отгремел оркестр. Кончились танцы.

Люди расходились по железнодорожному полотну домой. С баянами, с гармошками. Веселые, довольные!

Слева — пшеница без конца и края.

И справа — пшеница.

А железная дорога — новая жизнь!

— Смотрите! — воскликнул кто-то.

И еще раздалось:

— Смотрите!

— Так это ж суслики!

Вдоль железнодорожной насыпи желтели кучки свежего песка.

И там и тут сидели суслики.

Слева от железной дороги.

И — справа.

Всюду — новые норки.

Любопытные, на задних лапках, суслики спокойно смотрели на людей.

Не испугал их первый поезд.

Не пугали и люди.

Одни — желтоватые, другие — серенькие, третьи — серо-желтые, и еще — крапчатые, маленькие зверьки глазели на прохожих внимательно и строго.

— А мы считали себя новоселами, дурачки! — засмеялся парень с гармошкой. — Вот они, новоселы! Железную дорогу освоили! Умницы! Молодцы! Только бы нашу целинную пшеничку не трогали…

Танька

Танька — рысь. Зверь страшный и неприятный. В зоопарке на нее и то смотреть не хочется…

Но к нам Танька попала случайно, маленькой, и прожила у нас всего два месяца…

А было так.

В Приамурье, не очень далеко от Владивостока, — сорок минут на вертолете, — я гостил в доме лесничего.

Мне, городскому жителю, все было любопытно в этом доме. И сам лесничий прежде всего.

Лесничий принес домой котенка и сказал:

— Это — рысенок. Надо вы́ходить. Иначе в тайге пропадет.

Весенняя пора в Приамурье переменчива, и рысенок дрожал.

Мы накормили его оленьим молоком и назвали Танькой.

— Танька! Танька! — возился я с рысенком, и мой друг-лесничий поддерживал такое мое отношение.

Иногда даже говорил:

— А ну, сюда! Ты Танька? Или нет? Слушайся, когда старшие говорят…

Танька была красива и ласкова. Как котенок.

Только шерстью чуть отличалась. Все оттенки — даже на лапах — черные, белые, бурые и с пятнами. А пятна тоже разных цветов. И мех — густой-прегустой!

Танька лизалась и ласкалась. И росла.

Дни шли.

Танька по-кошачьи мяукала.

— Танька, Танюшка, славная! — говорил я.

Недели шли. Танька начала повизгивать и фырчать.

— Танька, Танечка! — говорил я.

Лесничий редко приходил домой и не церемонился с Танькой.

— Покормил? — спрашивал.

— Покормил, — отвечал я.

— Не укусила? — интересовался лесничий.

— Да что вы! — говорил я.

Я и представить не мог, чтобы Танька кого-то укусила.

Прошел апрель.

Настал май.

Танька заметно подросла и похорошела.

Стала мохнатой, пятнистой, шелковой — хоть на выставку подавай!

— Танька! — говорил я, но она фыркала, рычала и пыталась цапнуть меня.

— Эх ты!

Что мне оставалось сказать!

В конце мая она исчезла.

— Не горюй! — сказал мне лесничий. — В тайге она не пропадет. А мы с этой Танькой здесь намучались бы. Спасли от гибели — и ладно! Добро и звери понимают. Глядишь, вспомнит нас Танька хорошим словом.

Лошадь в полоску

Наверное, нет на свете зоопарка, где не катали бы детей на малых лошадках — пони и осликах.

Есть и специальные круги для катания.

Трусят себе по кругу лошадки, запряженные в коляски с бубенцами, трусят равнодушно, ни на кого не обращая внимания. Ни на детей, которых катают, ни на взрослых, которые с детской радостью смотрят, как катаются их дети.

Пони и ослики привыкли к такой работе.

Пони и ослики привыкли служить людям.

Один мальчишка, шести лет от роду, чаще других бывал в зоопарке и чаще других катался на пони и осликах.

Все он знал, этот мальчишка, все понимал, потому что отец его работал в зоопарке.

— На эту лошадь не сяду, — говорил он вдруг. — Лучше на Орешке или на Кляксе.

Или:

— Сегодня хочу на ослике. Как его зовут? Задира? На нем хочу, а Орешек и Клякса мне надоели…

Фотографироваться на пони и осликах мальчишка не хотел:

— У меня уже есть такие фотографии!

Отец работал в зоопарке. Отец любил сына. Сын родился после войны. Как это хорошо!

Отец был на войне пехотинцем и артиллеристом. И в разведку ходил не раз. Под Москвой на брюхе, по-пластунски, ползал, а в Берлине на велосипеде гонял, виляя от немецких снайперов. Верблюда видел в Берлине, пришедшего из Сталинграда…

В зоопарке он заведует непарнокопытными — носорогами, тапирами, лошадьми.

Сын часто крутился рядом с отцом.

«Пусть жизнь познаёт, пока в школу не пошел», — думал отец.

— Этих я видел, — говорит сын про носорога.

— Этого — тоже! — про тапира.

— Опять — лошади! Пржевальского знаю! Куланы, зебры!.. Почему на зебре ты меня не покатал? На лошади в полоску?

Зебры были слабостью отца.

Зебры — странные лошади. К ним трудно привыкнуть, и они нелегко привыкают к человеку, даже в зоопарке.

Вроде и ласковы зебры, и добродушны, а что-то есть в них свое, недоступное пониманию.

— Хочу покататься на лошади в полоску! — говорил сын. — И других на кругу надо катать! А то пони, ослики — скучно!

— Подумаем, не торопись! — сказал отец.

Работа с непарнокопытными и с зебрами — самое сложное! Он чего только не делал!

Страусов и буйволов подселял к зебрам. Читал,