Наверное, я произнес это вслух, потому что последовала еще одна, уже более серьезная новость:

– У них есть свидетель, Серёг, а у свидетеля на руках запись твоего разговор на эту тему.

– Что за свидетель? – уточняю вкрадчиво. Внутри начинает скручиваться тяжелый, ноющий узел, и я с шумом втягиваю воздух.

– Не знаю, это дело ведет столичная прокуратура, – отвечает зять. – У меня, конечно, есть кое-какие связи, но сам понимаешь, это не моя территория. Все, что мне сообщили, я тебе сказал. Так что готовься, сегодня или завтра будет арест. До суда под залог не надейся, дело громкое, шум страшный подымут.

– Понял, – закуривая, тяну на автомате и начинаю закипать, – кроме одного: ты, сука, хочешь мне сказать, что только сейчас узнал о предварительном расследовании?

– Серёг, я правда, только узнал, – врет этот мудила и тут же начинает оправдываться. Но я уже не слушаю, сбрасываю звонок, и уставившись в одну точку, докуриваю сигарету, пытаясь упорядочить мечущиеся мысли и набросать план действий.

Прежде всего, беру свой новый спутниковый телефон, купленный, как раз, для ситуации под грифом «п*здец» и звоню своему адвокату, чтобы он бросал все дела и вылетал ко мне. Далее отдаю распоряжение своим людям не спускать глаз со второй семьи зятя, и в случае чего действовать через его спиногрызов и новую бабу. После набираю Гридасу и обрисовываю ситуацию.

– Поиски пусть продолжают, – даю последние указания. –  А ты следи за губернаторской семьей. Если через три дня ничего не найдете, позвонишь Настькиной матери и предложишь встречу. Оцени ситуацию, ее поведение. Если понадобиться надави тем компроматом, который я дал. Эта сука за свою шкуру очень сильно боится, должна пойти на контакт. И как только организуешь Настькин побег, сразу же вывози из страны. Со мной связь держи через адвоката. План помнишь?

– Помню, Серёг, не волнуйся! – заверяет Гридасик и тяжело вздохнув, уточняет. – Сам -то как? Выберешься?

Я усмехаюсь. Выбраться -то я выберусь. Но вопрос – как?

Знать бы, что за свидетель и что за запись. Впрочем, цивилизованно и по закону меня в любом случае не выпустят. Придется убирать всех подряд и без разбору. Наверняка Можайский с Елисеевым подготовили хороший пресс в СИЗО, чтобы подписал передачу акций.

Вот только хрен им, а не акции. На меня работает очень компетентная команда юристов, да и мой авторитет, и вес сыграют свою роль: сотрудники нашей доблестной правоохранительной службы вряд ли осмелятся на противоправные действия. А что касается «козлов» в камере, так и мы тоже не пальцем деланные и в тюремных кругах свои подвязки имеем, поэтому уверенно отвечаю Гридасику:

– Выберусь, Гридасик, ты главное – Настьку мою найди, а я выберусь.

После разговора с Гридасиком, очередь доходит до команды бойцов, на которой лежит безопасность моих детей и Ларки. Мы проходимся по основному плану, я даю парочку новых указаний и, обговорив возможные проблемы, отключаю телефон.

Что ж, все, что я мог – я сделал. Остальное, как говорится, в руках Божьих. Надеюсь, Он там хоть чуть-чуть, если не меня, то хотя бы моих детей и Настьку любит.

С этими мыслями спускаюсь к машине и прошу водителя отвезти меня в дом тестя. Как бы ни ломало, как бы не было стыдно и неловко, но я должен попрощаться с детьми, поговорить с Олькой. Не хочу, чтобы последнее, что она помнила обо мне, было то, как я трахаю ее подружку.

Ларкина родня встречает меня неприязненными взглядами.

– Если бы не внуки…– цедит теща, преградив путь в дом, но тут же замолкает. Видимо, сообразив, что, если бы не дети, я бы уже давным-давно послал ее на хер, а то и еще что похуже.

К счастью, от пустых склок отвлекает счастливый возглас Дениски, бегущего мне навстречу.

– Папа! Ура, ты приехал! – пожимает он мне руку и обнимает так крепко, что у меня внутри все переворачивается от этой чистой, незамутненной радости. Все проблемы отступают и кажутся чем-то незначительным, пока сын торопливо рассказывает, как он провел последнюю неделю.

– Знаешь, а Оля сказала, что ты ей больше не отец, – признается он тихо, когда мы поднимаемся к нему в комнату.

– Вот как… – усмехаюсь невесело и отвожу взгляд, не зная, что на это ответить. Впрочем, Дениске ответ и не требуется.

– Я ей сказал, что она – дура! И что, если ты ей не отец, то пусть идет и живет тогда на свои деньги! – со всей горячностью провозглашает мой маленький адвокат. Я невольно улыбаюсь и треплю его по всклоченным вихрам, дивясь совсем не детским рассуждениям.

– Это где ты такие разговоры услышал? -спрашиваю осторожно, но Дениску все равно задевает, что я усомнился в его способности мыслить по-взрослому.

– Нигде! Я уже большой и сам все понимаю! -нахмурившись, отрезает он обиженно. Мне снова хочется улыбнуться, но сдерживаюсь. В таком возрасте крайне важно, чтобы тебя воспринимали всерьез, поэтому хлопаю сына по плечу и миролюбиво заверяю:

– Знаю, сынок, просто не думал, что у тебя такой материалистический подход ко всему.

– Не ко всему. Но либо ты гордый до конца, либо заткнись! – снова отправляет он меня в нокаут моими же собственными словами, сказанными когда-то кому-то из родни.

Втягиваю с шумом воздух и пытаюсь придумать ответ. Конфронтировать самого себя довольно непростая задача, но я должен потушить этот огонек враждебности к Ольке.

– Сынок, ты, конечно, прав и я с тобой согласен. Но когда дело касается близких людей, не все так просто. Мы должны делать им скидку и идти на уступки. В этом, собственно, и заключается проявление привязанности и родства. Она -твоя сестра…

– А ты – мой отец! – возражает он, понимая, к чему я клоню.

– Да. И у меня к тебе просьба, – переобуваюсь, как всегда, на ходу и меняю тактику. – Не ругайся из-за меня с сестрой. Она просто сейчас очень обижена, вот ее и заносит. Со временем эта обида пройдет и, возможно, она пересмотрит свое отношение ко мне. В любом случае пообещай, что будешь для сестры хорошим братом. Ты ведь знаешь, что на днях вы уедите и возможно…

– Бабушка сказала, что ты уходишь от нас и у тебя теперь будет другая семья, – выпаливает сын, отводя взгляд и краснея до корней волос. Я же едва сдерживаю мат. Вот ведь старая крыса! Никак не угомониться.

– Сынок, – собравшись с мыслями, заглядываю ему в глаза. Вести такие разговоры мне не по себе, да и не умею я, если честно. Но куда деваться? Заварил – расхлебывай, поэтому продолжаю, – мы действительно с мамой развелись и больше не будем жить вместе, но это ничего не меняет в моем отношении к тебе и к твоей сестре. Я всегда с вами и для вас. Вы – моё всё и это ничто никогда не изменит: ни разные дома, ни наши разногласия с мамой, ни новая семья и дети, если они появятся. Я хочу, чтобы ты всегда помнил, кто бы что ни говорил тебе обо мне, я вас очень люблю с сестрой. Никогда не сомневайся в этом. Ладно?

Дениска кивает, я же продолжаю: