ожидания горожан рассыпались в прах, и вместо праздного ожидания они подверглись всеобщему страху – к кольям привязывали поперечно брёвна, соорудив тем самым кресты. Тут же улицы опустели, и вскоре над окутанным вечерней тьмою «страшным городком» царила мертвая тишина.

А утром на площади в сопровождении вооруженной свиты и царевича Ивана появился царь. Все они были верхом, в сверкающих на солнце парадных панцирях. Полторы тысячи конных опричников окружили площадь. Ограждение было снесено, и, наконец, все хорошо увидели кресты, виселицы, эшафоты, котел с кипящей водой. Даже некоторые опричники из государевой свиты содрогнулись невольно.

К царскому коню, косолапя, с услужливой улыбкой подбежал Малюта. Иоанн, оглядывая площадь, спросил сурово:

– Где люди? Кто будет зреть на казнь изменников?

Лицо Малюты вытянулось, он начал удивленно озираться, затем подозвал Грязного и что-то прошептал тому на ухо. Кивнув, Василий подозвал нескольких стрельцов и с ними начал объезжать город, вызывая людей на площадь. Постепенно она наполнилась робеющим народом.

Тем временем на месте казни уже стояли триста осужденных, разбитые на две группы. Вид их был жалким – искалеченные, окровавленные, ждущие казни как избавления. Многих узнавали в этой толпе изменников – тут были и дьяки, и бояре из Новгорода и Пскова, и жены осужденных, их дети. Гордо подняв голову, стоял и бывший глава Посольского приказа Иван Висковатый.

– Каждый из вас заслужил те муки, которые вы пережили, и еще придется пережить! – над площадью разнесся громкий голос царя. – Но не все окончат свою жизнь на плахе! Милую вас, дабы по Божьему соизволению смогли вы достойно жить далее, быть праведными и верными! Молитесь друг за друга, молитесь за меня!

Одну группу осужденных стража вывела за пределы площади, народ зашевелился – государь милосердный! Крузе и Таубе переглянулись, ухмыльнувшись. На площади остались стоять около сотни человек, и в их числе были дьяки, бояре, дети боярские, служившие Пимену. Малюта бегал между крестами и кольями, что-то спрашивал у своих подельников, затем подбежал к царю – на тихой площади были даже слышны его шаги.

– Государь, все готово! Кому начинать казнь?

– Пусть один предатель другого предателя губит, – не взглянув на него, бросил Иоанн. Под сверкающим островерхим шишаком грозно блестели его глаза.

Вскоре на площади появился высокий худощавый мужчина с черной острой бородкой. Бояре изумились – это же дьяк Андрюшка Щелкалов! Помнили они, как еще юнцом Висковатый взял его на службу и многому обучил, прочил его себе в замену, когда уйдет на покой. Ему поднесли бумаги и плеть, и он стоял посреди площади, широко расставив ноги. Из толпы осужденных вывели Висковатого, подвели его к дьяку. Молча глядел он на Щелкалова, широко раздувая ноздри, руки его были закованы в тяжелые цепи, которые тянули к земле – ноги пожилого человека не выносили сего испытания.

– Ивашка Висковатый, бывший тайный советник государя, хранитель печати и глава Посольского приказа! – начал зачитывать из свитка дьяк. – Служа царскому величеству, смел писать Сигизмунду, желая предать ему Новгород и Псков! Сие твоя первая вина!

Размахнувшись, со свистом опустил плеть на голову Висковатого, тот зашипел от боли, стиснув зубы, но не отступил.

– Ты, изменник, многие лета служивший царю, писал турецкому султану, дабы взял он Казань и Астрахань! Сие есть вторая вина!

Свист плети – и по взмокшему лбу старика стекла струйка крови. Бояре в ужасе наблюдали за Щелкаловым, пытаясь разглядеть в его лице хоть каплю сострадания. Тщетно, он походил на бездушное изваяние.

– И ты, Иван Висковатый, писал и хану крымскому, звал его разорять южные земли наши – вот и третья твоя вина!

Третьего удара Висковатый не почувствовал, лишь вздрогнул. В смятении молчал народ на площади, начиная верить во все приписанные злодеяния. Тогда старик повернулся туда, где на коне восседал царь, и хрипло крикнул:

– Великий государь! Бог свидетель моей невиновности! Всегда верно служил тебе, как подобает верноподданному! А дело мое поручаю не тебе, а Богу, на том свете он нас рассудит!

– Признай вину свою, сучий сын! – крикнул Грязной. – Очистись от грехов, легче будет!

Царь махнул рукой, и подоспевшие опричники схватили Висковатого, сняли с него тяжелые цепи, звонко грохнувшиеся на землю, сорвали одежды и привязали к кресту. Так и стоял он с разведенными руками, голый по пояс, с большим свисающим вниз животом и густыми седыми волосами на жирной груди.

– В последний раз тебе говорят – покайся, – призвал Щелкалов. Тут Висковатый не выдержал, крикнул, кривя перекошенный рот:

– Да будьте вы все прокляты с вашим царем, кровопийцы!

Малюта неожиданно оказался рядом. Равнодушно глядя в лицо прикованного осужденного, вынул кинжал и, взяв одной рукой за пухлый и мясистый нос Висковатого, другой принялся отрезать его. Висковатый по-звериному закричал, срывая голос, а из раны, что была на месте отрезанного носа, хлестала кровь. Пряча «трофей» куда-то за пазуху, Малюта, раскачиваясь из стороны в сторону, отошел. Подходили другие земские дьяки, когда-то служившие осужденному. Кто-то из них был совершенно спокоен, кто-то бледен, кого-то трясло, некоторые резали неумело, причиняя страшные страдания. Каждый из них подходил, отрезая у Висковатого какую-либо часть тела. Вот уже нет пальцев на руках, на одной ноге, нет уха и губ. Он уже не кричал, повис на кресте, утеряв человеческий облик, стоял в луже мочи и крови. Тогда по знаку царя его сняли с креста и поднесли к срубу, на котором ему отрубили голову. Народ в ужасе и молчании наблюдал за этой казнью.

Следом из толпы осужденных вывели казначея Никиту Фуникова, бледного, трясущегося после вида гибели Висковатого. Тут многие из народа должны были обрадоваться, ибо из-за продажного казначея дьяки в посольстве берут мзду, и ни от кого правды не дождешься. Но люд молчал, пораженный сим страшным зрелищем. Голос Щелкалова громом звучал над тихой площадью…

Фуников, потупив взор в землю, не признал своих вин, хотя трясло его так, что казалось, будто он сейчас заплачет.

– Даже ежели ты и не грешил в чем, – обратился громко к нему Иоанн, – ты все же угождал ему!

Тут царь указал копьем туда, где у сруба, в жужжании мух, залитое потемневшей кровью, лежало обезглавленное тело Висковатого.

– Потому, – продолжал царь, – и тебе надлежит погибнуть…

Фуникова, как безвольную куклу, оттащили к кресту, разрывая по пути одежду. Пока привязывали, Малюта услужливо поинтересовался у государя, как наказать казначея.

– Угости его медом хорошим, – не скрывая удовольствия, проговорил Иоанн. Малюта подозвал помощников, что-то сказал им, и вскоре они уже несли вдвоем небольшой котел с кипятком, держа его за привязанные к ручкам доски. Раскачав