— Где второй? — коротко спросил он.

В нескольких словах я рассказал ему все.

Когда мы осторожно снесли тело Осмулки вниз по лестнице, он спокойно сказал:

— Белый вырак. Это он — я предчувствовал, что это он.

В молчании мы прошли через прихожую, миновали две

комнаты и вернулись на кухню. Здесь не было ни души; семья садовника тихонько убралась куда-то в другое крыло здания.

Положив труп у стены, мы подошли к отверстию дымохода. Из него торчала пара босых окоченевших ног.

Мы вытащили нашего несчастного товарища и положили на полу возле Осмулки.

— Видишь эти две маленькие ранки на висках у обоих? — приглушенным голосом спросил Калина. — Это его знак. Через них он начинает высасывать своих жертв. Белый вырак! Белый вырак! — повторил он несколько раз.

— Я должен его прикончить, — ответил я с ожесточением. — Может, он еще не сдох.

— Сомневаюсь. Он свое получил — эта тварь не выносит света. Впрочем, посмотрим.

И мы заглянули в жерло проема.

В глубине неясно виднелось что-то белое. Калина оглядел кухню и, приметив длинный шест с железным крюком на конце, сунул его в отверстие дымохода. Через некоторое время потянул его на себя...

- 328 -

Я видел, как из жерла трубы наружу медленно выходит какой-то белый клубок, какое-то белоснежное пушистое руно приближалось к краю вентиляционной отдушины.

Труп вырака при этом словно таял, скукоживался и исчезал. Когда Калина наконец вытащил шест полностью, с его крюка свисал лишь небольшой молочно-белый клубок какой-то странной субстанции; была она шелушащаяся и растрепанная, будто мягкий податливый полушубок, будто пух, будто мел — в точности как сажа, только белая, ослепительно-белоснежная...

Затем он соскользнул с крюка и упал на пол. И тут в нем произошла удивительная перемена: в мгновение ока белый клубок почернел как уголь, и у наших ног осталась большая куча черной как смола сажи с металлическим блеском.

— Вот и все, что от него осталось, — задумчиво шепнул Калина.

И спустя мгновение добавил, словно обращаясь сам к себе:

— Из сажи ты вышел и в сажу обернешься.

И, уложив несчастных товарищей на носилки, мы отнесли их тела в город.

Вскоре после этого у нас с мастером обнаружилась необычная сыпь. По всему телу пошли большие белые пустулы, вроде перловки, и держались несколько дней. Потом пропали так же быстро и неожиданно, исчезнув без следа.

МЕСТЬ СТИХИАЛЕЙ

Пожарницкая легенда

Антоний Чарноцкий, начальник пожарной охраны город а Ракшавы, минуту назад закончил изучать статистику пожаров и, закурив любимую кубинскую сигару, разморенный, растянулся на оттоманке.

Был третий час пополудни, жаркая, июльская пора. Сквозь опущенные жалюзи внутрь комнаты проникал темно-золотистый дневной свет, вливался невидимыми волнами душный жар знойного дня. Издали доносился дремотный от жары звук уличного движения, на окнах изредка вяло жужжали разленившиеся мухи. Пан Антоний обдумывал только что просмотренные даты, мысленно упорядочивал накопленные на протяжении долгих лет заметки, делал выводы.

Никто не мог и предположить, к каким любопытным результатам способно привести искусное, выполненное с поистине громадным прилежанием и методичностью исследование пожарной статистики. Никто не поверил бы, сколько интересного материала можно добыть из этих сухих, казалось бы ни о чем не говорящих дат, сколько странных, порой удивительно нелепых явлений можно обнаружить в этом хаосе фактов, так похожих друг на друга, так монотонно повторяющихся!

Но чтобы заметить нечто подобное, выхватить что-то в таком роде — для этого нужно особое чутье, которое дано

- 331 -

не каждому, нужен соответствующий «нюх», а может, даже и физический склад. Чарноцкий, несомненно, был из числа таких исключительных одиночек и полностью отдавал себе в этом отчет.

Он уже много лет занимался этой проблемой, изучая пожары в Ракшаве и других местах, делал весьма подробные заметки на основании газетных статей, усердно изучал труды специалистов, просматривал огромные объемы соответствующей статистики.

Немалую помощь в этих оригинальных исследованиях составили исключительно подробные карты едва ли не всех районов страны и даже зарубежья, составленные с неимоверной точностью, которые штабелями лежали в его библиотечных шкафах. Там были планы столиц, городов и поселков с целыми лабиринтами улиц, улочек, площадей, переулков, садов, парков, скверов, общественных зданий, церквей и жилых домов, настолько педантично и добросовестно исполненные, что человек, впервые в жизни попадавший в незнакомую местность, при помощи этих планов мог ориентироваться в ней легко и свободно, как у себя дома. Все они, пронумерованные с великим тщанием, разложенные по уездам и округам, только и ждали действий владельца; ему достаточно было протянуть руку — и перед ним послушно разворачивались прямоугольные и квадратные холсты, клеенки или бумаги, услужливо посвящая в свои детали и особенности.

Чарноцкий часами подряд корпел над картами, изучая расположение домов и улиц, сравнивая планировки городов. Работа это была очень утомительной и требовала изрядного терпения; ибо не всегда результаты появлялись сразу, и не раз приходилось долго ждать хоть какого-то положительного результата. Однако Чарноцкого нелегко было остановить. Заметив несколько раз какую-то подозрительную деталь, он вцеплялся в нее обеими руками, как клещ, и унимался не ранее, чем находил предыдущие или последующие ей элементы.

Плодом этих многолетних исследований стали специальные, составленные им «карты пожаров», а также так

- 332 -

называемые «пожарные видоизменения». На первых были обозначены места, строения и дома, которые когда-либо подвергались воздействию огня, без оглядки на то, были ли ликвидированы следы пожара и исправлены повреждения или же пожарище оказывалось брошенным на произвол судьбы. Другие же планы под названием «пожарные видоизменения» подчеркивали все перемены, произошедшие в расположении домов и построек под влиянием огненного бедствия; все изменения и мельчайшие отклонения от состояния, предшествовавшего пожару, были отмечены на них с изумительной педантичностью.

Сопоставив карты обоих типов, пан Антоний с течением времени пришел к весьма любопытным выводам. Соединяя линиями пожарища в различных местностях, он убедился, что в восьмидесяти случаях из ста пункты пожаров образовывали контуры причудливых фигур; преимущественно это были силуэты маленьких забавных созданий, которые временами походили на детей-уродцев, иные же скорее напоминали животных: каких-то обезьянок с длинными, игриво закрученными хвостиками, каких-то проворных, изогнувшихся дугой белок или безумно причудливых мартышек.

Чарноцкий «извлек» из своих чертежей целую галерею таких созданий и, раскрасив их киноварно-огненной краской, заселил ими свой оригинальный, единственный в своем роде альбом с надписью на обложке Альбом стихиалей огня и пожара. Вторую часть этой коллекции составляли Фрагменты и проекты —