С группой рвался уйти на задание и Федя Мощов, наш молодой партизан, совсем мальчик, но его не брали, я видел, как у него дрожат губы от обиды, и, чтобы отвлечь, повел в нашу землянку, решил сфотографировать, у меня был фотоаппарат «Контакс», взятый у немцев. Нас догнал Вася Витко и, узнав о фотографировании, сказал, что так не годится сниматься. Вернулись они с Федей при полном параде, а Витко — еще и с трофейным пулеметом, и я сфотографировал их вместе, затем одного Федора, а потом мы пошли и сфотографировали всю группу подрывников, уходивших на операцию. Витко тут встал с велосипедом, к велосипеду у него прикомстролена толовая мина с надписью: «Рейхстаг. Адольфу Гитлеру».

На фотографии Федя получился хорошо, но видно, что лицо у него грустное, заплаканное.

Феде было тринадцать лет. Его отца, партизана, решили схватить полицаи и оставили засаду в доме Мощовых, сказав: «Все равно придет волк к волчонку». Мать Феди напекла маковников, усыпила сторожей, и ей с сыном удалось ночью, через окно убежать в лес. И стал Федя партизаном, разведчиком — хорошим, умным разведчиком.

Конечно, все опекали и старались обмундировать Федю, и гимнастерку пригнали, и галифе подшили, сапоги нашли по ноге. Вася Витко обрезал ему приклад на немецкой винтовке, чтобы полегче было носить. На сохранившемся снимке патронташ у Феди тоже немецкий, с немецкими патронами, у пояса — граната «РГД», это Витко ему свою дал, для полноты образа.

Рейд на железную дорогу. — О пушке, Карабань ведет пропаганду. — Портрет Яди. — Бои на железной дороге. — Боковое охранение. — Глубокая разведка. — Невыполненный приказ. — Поиски орудия. — Павел Васильевич Хотько. — Как начиналась бригада. — Переговоры с комбатом власовцев. — Это время сливается в одну ночь. — Тасс

Осенью я участвовал в большой экспедиции на границу Западной Белоруссии, первый раз бригада имела на вооружении пушку, орудие 45-мм, с ним-то и отправились в морозный ноябрьский день на железную дорогу. Да, о пушке этой хотелось бы написать несколько слов.

В конце октября группа партизан ходила за боеприпасами в бывший Полоцкий укрепрайон, там было много дотов, хотя и взорванных немцами, но в них можно найти было патроны, стволы от сгоревших винтовок и другие ценные вещи. Руководил группой Михаил Карабань. Подъехали они к железнодорожному полотну, выслали вперед разведку. Видят разведчики, немец на часах. Подкрались сзади, схватили и обезоружили, привели к комиссару. Миша поговорил с ним, то есть высказал комиссар, что «Гитлер — капут», а немец сказал, что он «арбайтер», рабочий. Миша и решил, что пропагандистская работа проведена, и подумал: а что, если взять да и отпустить его, чтобы немцы не думали, будто партизаны такие звери, что сразу убивают. Миша объяснил это немцу как мог, на руках, и толкнул его: иди, мол, ты свободен. А тот не идет, лопочет что-то, боится, думает, стрелять будут в спину. Наконец отошел метров на сорок, постоял, наши уже стали линию переходить. Вдруг он назад бежит:

— Камрад, камрад! Официр капут! — И рукой показывает, приставляя ее к виску, как пистолет. — Капут никс! — на винтовку показывает. — Никс! — на гранату: нельзя, мол, ему в свою часть возвращаться без оружия, расстреляет его офицер.

Подумал Миша, что ж теперь делать, и решил отдать винтовку и патронташ, но без патронов; отдал и гранату, как ни трудно было расставаться с оружием. И пошла наша группа искать боеприпасы. Найти удалось не только патроны, но и орудие 45-мм с частью амбразуры; видно, было оно вмонтировано в дот и при взрыве его вырвало вместе с чугунной плитой укрепления.

Положили ствол на телегу, возвращаются. А их уже заметили немец-часовой со своим камрадом. Смотрят партизаны, они шпалы запасные носить начали и класть между рельсами, чтобы удобнее было нашим переехать путь. Отбежали затем в сторону, пока партизаны переезжали, потом помахали им в дорогу и принялись шпалы на место убирать. После этого смеялись партизаны, что Карабаню теперь воевать не страшно: «Заимел Мишка камрадов у фрицев!»

На орудие нашлись мастера. Вместо станины приделали для упора рельсы, поставили ствол на колеса от телеги. И вот везли теперь орудие бить прямой наводкой по паровозу.

Первый день рейда, когда шли на Кубличи, был ясный, солнечный, по дороге я подсаживался на санки и рисовал движущуюся колонну; рисовал и на привалах, все сразу окружали меня, сыпались замечания по поводу рисунка и позирующего:

— Вы подывиться, ицо с чоловиком робиться, его рисують, так вин никого не бачить!

— Уж похож, як живой!

— Та не рисуйте его, он позавчера от фрицев тикав!..

Застенчиво подходит позирующий и смотрит на свой портрет.

После Кублич перешли старую границу. Стояли столбы полосатые, наши — с гербами и польские — с орлами. На меня сильное впечатление произвела граница, здесь когда-то ходили часовые, выслеживали диверсантов…

Движемся второй день. В час ночи пришли в деревню Углы, начали искать ночлег, распределяться по хатам. Я, Фролов Митя — начальник особого отдела бригады и, кажется, Миша Чайкин стучали в избу долго, никто не открывал, потом дверь открылась, и нас впустила в хату молодая женщина. Изба была просторная, на печи притаился муж хозяйки, здоровенный парень, на лаве у печи лежала девочка-подросток. Приняли нас неохотно. Спросил хозяина:

— Чего ж ты сам не шел открывать, а послал женку с печи?

Женщина вдруг засмеялась:

— Да он боится схлопотать, вот меня и посылает, надеется, я беду отведу.

Отдохнули и к рассвету пошли на железную дорогу. Ярмош, он в армии был капитаном артиллерии, поставил орудие в соснячке у линии; мы залегли на взгорке.

Показался длинный состав, перед паровозом шли две платформы. Ярмош навел орудие и выстрелил прямой наводкой. Паровоз окутался белым паром, снаряд попал точно в паровой котел, поезд остановился, лязг… и в следующее мгновенье взрыв! — это минеры сработали, взорвали тол под хвостом поезда. Пулеметы наши залились короткими и длинными очередями, поливая состав. Через пять минут взвилась ракета, все сорвались и побежали к вагонам. Но людей в эшелоне не оказалось, зато несколько взорванных вагонов были загружены зерном. Я был в голове состава, когда сбоку ударил крупнокалиберный пулемет. Опять ракета, но белая — сигнал отхода! Ваня Китица передал мне красный фонарь с паровоза, и мы начали перебежками двигаться назад к лесу, так как немцы простреливали все сильнее вдоль линии, стараясь отрезать партизан от состава.

Все были очень довольны, отходили к деревне, и каждый рассказывал о своих ощущениях и действиях, я гордился своим фонарем: здорово, для фото приспособим.

Пришли на квартиру. Хозяева уже перестали дичиться, встретили нас наваренной бульбой. Хозяин оказался старостой деревни, жена его была полькой, очень смешливой, хорошенькой и ловкой, звали ее Ядя, Ядвига. Исчезла отчужденность, много было шуток и смеха в хате этой веселой женщины, она была настоящей хранительницей очага, во всем чувствовалось, как оберегает Ядя своего мужа. С мужем ее, старостой, у Мити Фролова состоялась договоренность: как только мы выступим из деревни, он должен бежать в райцентр и заявить в полицию; но до райцентра километров пятнадцать, так что рассчитано было — пока он дойдет заявить, мы будем уже далеко, а ему отвечать не придется, что умолчал.