– Надеюсь привезти назад победу, – сказал он. – А в летописи можно записать правду: отбыл, мол, всадник с тринадцатью кораблями, флагман назывался «Скиф», и отсутствовали они.

Но корабли и советника, воспользовавшегося своими удивительными крыльями, уже разделило море, и Джонар-сед-Казил не услышал, что в последней фразе не было многоточия.

* * *

Очень долгое время спустя мы снова видим двенадцать судов армады, образовавших круг посреди океанических вод. Носы кораблей повернуты к «Скифу», расположившемуся в центре. Всадник обводит их взором, отмечая, что с виду они по-прежнему целы и невредимы. Но опытному глазу видно: суда держатся вместе одной лишь созидательной силой и волей капитана: не будь его, два лежали бы, наткнувшиеся на Большой Блуждающий риф, три потонули бы, дав течь, а еще один – сгорев после взрыва котла, два стали бы добычей пиратов, а четыре вернулись бы восвояси. Корабли несли на себе людей обоего пола, хотя и трудно различимых с виду: все участники экспедиции были крепко сбиты, довольно низкорослы и одеты всхожую одежду, пригодную для работы, – широкие штаны и удобные рубахи. Военачальник прекрасно знал: на полотно в случае необходимости можно быстро надеть доспехи. Месяцы, проведенные в море, наложили на лица и руки людей загар, одежда многих, не успевавших справляться с усталостью, уже была кое-где разрезана или прожжена. Ничто из этих напастей, впрочем, не коснулось военачальника, казалось, не утомляемого ни изнуряющим солнечным жаром, ни атаками стихий. Разве что сторонний наблюдатель, взглянувший ему в лицо, отметил бы, что глаза его обрамлены красным – судя по всему, всадник не только не спал, но и не смыкал глаз, вглядываясь в слепой соленый океан.

Оглядев корабли, военачальник негромко обратился к людям, а ветер доносил его слова до каждого, словно распространяя их во все стороны.

– Дети мои, – говорил магистр, – вы отправились в это путешествие по доброй воле. Вы хотели найти новые земли и подчинить их указующему персту своей страны. Минули неиcчислимые дни, мне удавалось кормить и поить вас, заставлять море благосклонно принимать и не губить нас, договариваться с ветрами, чтобы они дули в наши паруса. Пришло время сказать: мне неведомо, что находится дальше, там может быть ничто; и я не знаю, насколько хватит моего договора со стихиями – его срок мог уже истечь. Но я не собираюсь терпеть в экспедиции мечты о мятеже. Поэтому те, кто останется со «Скифом», должны будут дойти до конца. Те, кто хочет назад, домой, могут вернуться. Я выпущу корабли возвращенцев из круга и пожелаю им, чтобы Перегрин-Ристан безопасно домчал их до Истока. После этого мы поговорим с теми, кто останется.

Всадник замолчал, и молчание повисло над кораблями. Через некоторое время на одном судне вперед вышел молодой человек, как будто вытолкнутый строем. В отличие от военачальника, юношу было слышно не очень хорошо, так что ему приходилось надсаживаться.

– Военачальник! – кричал он. – Но мы плывем уже так долго! А земли все не видно! Откуда нам знать, что не приплывем мы в мифические страны, где запрещено бывать человеку? Или что не упадем с края Ура!

Выглядевший так, будто только что взошел на борт, всадник тем не менее чувствовал себя чудовищно уставшим, а потому на долгие разговоры настроен не был. Не меняя позы и не повышая голоса, он сократил торг:

– Hear, hear[168]. Итак, Красный Нард захотел назад. Попрошу капитанов тех кораблей, что согласны с ним, перейти ко мне на палубу для… прощального напутствия.

Никто не двинулся. Военачальник усмехнулся.

Красный Нард растерянно оглядел суровый строй кораблей и закричал, что назад не хочет:

– Я лишь хочу… прошу объяснить нам! Поделиться знанием!

– У меня нет знания, Нард, – ответил всадник устало, – и еще меньше объяснений. Впереди может не быть ничего, даже пресной воды. Однако обещаю: те, кто доплывут до земли, образуют там семьи и станут основателями колонии. Они смогут построить новые корабли и послать их за новыми поселенцами, дабы удовлетворить свою тягу к богатству и приключениям. Те же, что хотят объяснений, – повторяю в последний раз – могут вернуться.

Корабли молчали. Внезапно раздался отчаянный крик: какой-то рыжеволосый человек с «Мацуты» перевалился через борт и, нырнув в светлую воду, отчаянно поплыл прочь. Лениво поводя плавниками, из воздуха медленно опустилась большая рыба. Рыба примерилась к плывущему, схватила его ртом и, с густым звуком нырнув, тенью ушла на глубину, после чего вынырнула где-то вдалеке и так же безмятежно поплыла по воздуху. По кораблям пронесся вздох.

– Прощай, несчастный Сосла́н, – проговорил военачальник с некоторой печалью и продолжил: – Ему все равно пришлось бы ответить за подстрекательство к бунту. Небеса и воды меня опередили.

Всадник повернулся спиной к людям. Как ему это удалось, учитывая, что корабли окружали «Скиф» со всех сторон, неизвестно, но никто уже ничему не удивлялся. Дойдя до трапа, он остановился.

– Двенадцать – нехорошее число, – заметил он, – но меня это не смутит. «Мацута» заберет всех, кто хочет домой. Остальные пойдут вперед. Даю всем час.

С этими словами военачальник покинул палубу. Через час за «Скифом» по-прежнему шли все суда, ибо никто так и не решился возвращаться домой без лидера, а мысль о том, чтобы принудить вернуться его самого, покинула головы людей. Тринадцать кораблей, включая мятежную «Мацуту», продолжили плавание.

Через несколько недель вдали показалась земля, а вода начала темнеть. Объятые ликованием люди прыгали и обнимались, не в силах дождаться, когда пристанут к тверди. Через день стало ясно: земля была не материком, но островом, и лишь дальше за ним тянулась береговая линия неизвестного континента. От острова устремлялась вбок стрела неведомого акведука, исчезавшая в водяной дымке, однако других следов древних строителей видно не было. Когда корабли подошли к берегу, стало ясно, что остров не так велик, а акведук очень стар. Когда-то он вел прямо к старинной крепостной стене, но теперь от нее остался лишь один поросший мхом серый кусок. Военачальник не стал исследовать акведук, понимая, что люди слишком устали от далей. Он оставил экипажи десяти кораблей на острове и велел им разобрать грузы и демонтировать корабли, а затем заняться укреплением крепости и реконструкцией кружной стены. Остальные три судна (в их числе была бунтарка-«Мацута») он забрал с собой дальше, на материк. Очертания земли виднелись в туманной дымке с противоположной акведуку стороны острова, пока не получившего названия.

Некоторое время отряд двигался в глубь материка, оглядывая пустую гористую местность, лишенную каких-либо следов жизнедеятельности. Пропустив лавину, сорвавшуюся с гор, экспедиционный корпус въехал в очередное ущелье и наткнулся на завал. Военачальник спешился и велел людям отойти назад, не теряя бдительности.

Идя к завалу, магистр пробормотал что-то об обманчивой несложности завоеваний после бесконечности слепого плавания и принялся разглядывать бревна, обломки камня, пласты дерна и прочий природный мусор, плотно переплетенный ветвями проросшего через все это кустарника. Тут он услышал стрекот. Стрекот был громче звуков, издаваемых насекомыми, но всадник не стал вынимать меча, а поднял с земли камень и принялся ждать. Стрекот усилился, а потом… из-за завала поднялось нечто похожее на ветку с шишкой на конце и как будто принялось оглядывать спокойно взиравшего на нее военачальника.