Вообще-то Пия вместе с Джемом и Катрин из Института судебной медицины должна была поехать непосредственно в Лангензельбольд и задержать Принцлера, но доктор Николя Энгель отменила задание. Даже если Принцлер уже больше четырнадцати лет не имел официальной регистрации, он тем не менее входил во франкфуртскую группу «Короли дороги», считался способным к насилию и был очень опасен. Советник уголовной полиции предложила провести совместную акцию с подразделением спецназа. Боденштайн посчитал такие меры абсолютно излишними, но Энгель была непреклонна. Она опасалась, что Принцлер не отреагирует на вежливый звонок у ворот и, таким образом, окажется предупрежденным. Поэтому захват должен быть решительным и неожиданным. Организацию операции она взяла в свои руки, поэтому Пия неожиданно рано закончила свой рабочий день.

По дороге домой она заехала в супермаркет в Лидербахе и купила кое-что на ужин. В течение последних месяцев приготовлением еды все больше и больше занимался Кристоф. Он делал это с большим удовольствием и намного лучше, чем Пия, которая после работы в большинстве случаев не имела желания вставать к плите. Но сегодня ей захотелось приготовить что-нибудь особенное. Она включила электрогриль, стоявший на террасе перед кухней, нарезала тонкими ломтиками цукини и баклажаны и разложила их на гриле. Пока овощи поджаривались, Пия в пластиковой емкости «тупперваре» делала маринад из оливкового масла, соли, перца и выдавленного чеснока.

Результат вскрытия Леонии Вергес подтвердил первое предположение Хеннинга: женщина умерла от множественного отказа органов в результате полного обезвоживания. Мучительная смерть. Если бы ее обнаружили двумя часами раньше, возможно, ее удалось бы спасти. Это был жестокий вид смерти, и Пия не могла себе представить, что испытала женщина в последние часы своей жизни. Надеялась ли она еще на помощь или осознавала, что должна умереть? Но почему она должна была умереть? И почему таким образом? Камера, направленная точно на стул, и страшные фразы на автоответчике, которые Леония должна была слышать, свидетельствовали об исключительном садизме. Нетипично для такого типа, как Бернд Принцлер, который раньше отличался нанесением телесных повреждений и использованием огнестрельного оружия. Хотя Пия уже слишком долго работала в уголовной полиции, чтобы думать, будто уголовники придерживаются каких-то особых правил.

Ханна Херцманн была пациенткой Леонии Вергес, эта связь была неоспоримой. Познакомила ли Леония Ханну с Килианом Ротемундом или наоборот? Ротемунд и Принцлер были знакомы еще раньше, и этот факт также был установлен. Она надеялась, что Ханна вскоре сможет что-то вспомнить. Она была единственной, кто мог пролить свет на эту запутанную историю.

Погруженная в мысли, Пия положила жареные дольки цукини в маринад и поместила на гриль кружки баклажанов. Затем она нащипала целую горсть листьев шалфея с куста, который рос в горшке на подоконнике в кухне между свежим базиликом, лимонной мелиссой и розмарином. Лилли любила это фирменное блюдо Пии – спагетти с шалфеем, пармской ветчиной, каперсами и чесноком. Кристоф тоже всегда с удовольствием присоединялся.

Перед домом радостно залаяли собаки, и Пия поняла, что приехали Кристоф и Лилли. Через несколько секунд девочка вбежала в кухню с развевающимися косичками и горящими глазами. Она обняла Пию, и у нее изо рта водопадом посыпались слова. Батут, дедушка, пони, гепарды, детеныш жирафа… Пия рассмеялась.

– Помедленнее, помедленнее! – остановила она девочку. – Ты так быстро говоришь, что я не понимаю ни слова.

– Но я должна торопиться, – запыхавшись, возразила Лилли так серьезно и искренне, как это может делать только семилетний ребенок. – Раз уж ты здесь, я хочу рассказать тебе все, все, все!

– У нас еще целый вечер времени.

– Ты всегда так говоришь, – заявила Лилли, – а потом звонит твой телефон, и ты оставляешь нас с дедушкой одних.

Кристоф вошел в кухню в сопровождении собак. В руке у него был пакет, который он поставил на стол и поцеловал Пию.

– Она права. – Он усмехнулся, обвел взглядом блюдо, которое приготовила Пия, и поднял брови. – Спагетти с шалфеем?

– Я так это люблю! – воскликнула Лилли. – Я могла бы умереть за спагетти с шалфеем! Дедушка купил еще отбивные из ягненка.

– Пойдем на компромисс! – улыбнулась Пия. – Отбивные из ягненка и спагетти хорошо сочетаются. Но перед этим будут еще маринованные цукини и баклажаны.

– Но еще раньше будет ванна, – добавил Кристоф.

Лилли критически наклонила голову.

– О’кей, – сказала она, чуть подумав. – Но только если Пия пойдет вместе со мной.

– Договорились. – Пия отогнала от себя все мысли о работе. Утром она их опять соберет.

– Привет, мама.

Майке остановилась у изножья кровати и в слабом свете, который рассеивала лампочка для чтения на осветительной рейке над кроватью, заставила себя посмотреть на обезображенное лицо своей матери. Отеки немного спали, но гематомы выглядели еще ужаснее, чем утром.

По крайней мере, Ханну перевели сегодня из реанимации в обычную палату, и перед дверью теперь сидел полицейский в униформе, как распорядился комиссар Боденштайн.

– Привет, Майке, – пробормотала Ханна. – Возьми стул и сядь поближе.

Майке послушно взяла стул и села. Она скверно себя чувствовала. Весь день ее преследовал упрек той дамы-полицейского, что она виновна в смерти Леонии Вергес, так как утаила эту идиотскую записку.

Этому нет ни извинения, ни оправдания, даже несмотря на то, что она пыталась уговорить себя, что сделала это, чтобы не навредить расследованиям Ханны. В действительности ей это было просто безразлично.

Ханна протянула руку и вздохнула, когда Майке, помедлив, коснулась ее.

– Что случилось? – спросила Ханна тихо.

Майке боролась с собой. Сегодня утром она ничего не сказала о смерти Леонии Вергес и сейчас не хотела ей об этом сообщать. Все вокруг нее, казалось, рушилось, растворялось. Человек, которого она знала, с которым разговаривала, был мертв. Леония мучительно умирала, в то время как она думала только о себе, а не о возможных последствиях для других. Всю свою жизнь она чувствовала себя жертвой, с которой несправедливо обошлись, которую не любили. Она хотела добиться расположения других: в знак протеста то ела все подряд, то худела до истощения, была злобной, несправедливой и язвительной, все в отчаянной тоске по любви и вниманию. Часто она обвиняла мать в эгоизме, но в действительности эгоисткой была она сама, потому что всегда только требовала и никогда не отдавала. Нет, она не была достойной любви девочкой и не без причины никогда не имела лучшей подруги или, тем более, друга. Тот, кто не любит себя сам, не может также рассчитывать на любовь других. Единственным человеком на свете, который всегда принимал ее такой, какая она есть, была ее мать, которую она превратила в символ врага, потому что втайне ей завидовала. Ханна была всем тем, кем она сама мечтала стать, но никогда бы не стала: самоуверенной, красивой, окруженной мужчинами.