смягчить эту опасность настолько, насколько я в состоянии. Не каждый дон воспринимает эту ответственность всерьез, но я воспринимаю.

Искренность в его голосе заставляет меня замереть. Впервые, прежде чем ответить, я задумываюсь — действительно задумываюсь — над тем, что он говорит. Что он пытается сказать мне, передать, говоря так много. Это больше, чем он говорил раньше в подобных беседах.

— Ты мог бы поговорить со мной об этих вещах, — медленно произношу я. — Мы женаты. Это то, что должны делать муж и жена, верно? Говорить друг с другом о своих проблемах? Опираться друг на друга?

Сальваторе поджимает губы.

— Я не думаю, что у нас такой брак, Джиа.

Он говорит это отрывисто, как будто закрывает тему, но я не уверена, что это так. Я смотрю на него через стол, и у меня мелькает понимание, которого раньше не было. Не в том, что касается состояния нашей супружеской близости, одна мысль об этом по-прежнему вызывает во мне злость и обиду. Но все остальное — напряжение, которое всегда кипит на поверхности, его сдержанность, то, как он постоянно отвлекается на вещи, не относящиеся к тому, что происходит между нами, кажется, я понимаю это немного лучше. И я чувствую растущее уважение, которого раньше у меня не было.

Несмотря на проблемы в наших отношениях, очевидно, что он серьезно относится к своим обязанностям дона. Так же серьезно, как и мой отец, возможно, даже более серьезно, потому что тогда это была его работа — следить за выполнением этих обязанностей, как и сейчас, только с дополнительным давлением. Теперь решения принимает он и только он.

Я вижу, как он искренен. Как он волнуется. И это снова меняет ситуацию, заставляя усомниться во всем, во что я верила. Сидящий передо мной мужчина, не тот, кто ради собственной похоти поставит под угрозу безопасность семьи. Он не тот человек, который умеет поддаваться этим похотям. Кажется, он даже не хочет признать, что они у него есть.

— Все могло бы быть иначе. — Я прикусываю губу, удивляясь, что заставляет меня так тянуться к нему. Пытаться преодолеть эту пропасть между нами. Какой в этом смысл, если все всегда заканчивается ссорой?

Но сколько бы я ни твердила себе, что он мне безразличен, что я хочу, чтобы ему было больно, идея мести за то, что он сделал, уже не кажется мне такой же. Не тогда, когда я вижу это выражение его лица и чувствую, что он достаточно наказал себя. Не тогда, когда я начинаю верить в то, что его желание защитить меня искренне, что именно оно послужило причиной всего этого.

Я также чувствую себя виноватой за свой флирт с Блейком. Пока я любовалась барменом и дразнила себя фантазиями о том, чем бы я могла наслаждаться, если бы не была замужем, Сальваторе беспокоился обо мне, о своем доме, о своих людях, все еще находящихся в Нью-Йорке. О Братве. Это заставляет меня чувствовать себя избалованной девчонкой, в чем он обвинял меня в прошлом, и мне это не нравится.

— Джиа. — Сальваторе вздыхает, и я с холодом в животе понимаю, что ничего не выйдет. Мы два разных человека, и он не хочет, чтобы я тянулась к нему. Он хочет, чтобы я оставалась на месте, подчинялась ему, но не стояла рядом с ним. — В этом нет необходимости. Тебе не нужно притворяться, что тебе не все равно. Я справлялся со всем этим годами, я могу продолжать справляться и сейчас.

Его отказ должен меня разозлить. Обычно так и бывает. Но вместо этого я чувствую лишь волну разочарования, за которой следует укор отказа. Ему не нужна ни моя привязанность, ни мое желание, ни моя любовь. Он просто хочет знать, что выполнил свой долг. Он хочет, чтобы я была в безопасности, и ничего больше.

Но я хочу большего от человека, с которым собираюсь провести остаток жизни. И я не знаю, как нам удастся преодолеть пропасть, разделяющую нас.

18

САЛЬВАТОРЕ

Я стараюсь встать задолго до Джии, как только солнечный свет, проникающий сквозь марлевые занавески, будит меня. Я не хочу повторения вчерашнего утра или трудного разговора перед уходом. Я хочу покоя, но очевидно, что с моим браком все шансы на это были полностью разрушены.

Прошло совсем немного времени с тех пор, как я стоял у алтаря и принуждал ее к этому, но мне кажется, что прошла целая жизнь. Я знал, что ей будет трудно адаптироваться, что ее сильный характер и своеволие поначалу сделают это сложным, но я не представлял, насколько мне будет трудно. Как тяжело это будет для меня.

Я не представлял, как сильно буду ее хотеть. Я не представлял, что смогу желать ее так, как муж должен желать свою жену, и как по-другому я буду воспринимать ее, когда она окажется в этой роли. Я и представить себе не мог, что начну по-настоящему заботиться о ней. Не просто как о подопечной или как о своей обязанности, а как о женщине. Как о своей жене.

В ней есть такие черты, которые заставляют меня желать, чтобы между нами все было по-настоящему. Она умная, смелая и более жесткая, чем я думал. Не каждый воспользуется возможностью самостоятельно исследовать новое место или настолько, насколько ему позволит безопасность, но Джиа без колебаний отправилась на остров и наслаждалась им. Я могу сказать, что если бы она отказалась от своего упрямого нежелания думать о Братве плохо, то поняла бы, какой риск они представляют. Возможно, у нее даже появились бы полезные идеи о том, как справиться с ситуацией. И, несмотря на головную боль, которую она мне доставляет, она не отступила перед лицом нашего брака, как бы сильно он ей ни был неприятен. Порой ее своеволие и позиция приводят меня на грань безумия, но я должен признать, что предпочитаю ее тем, кто будет бесконечно плакать или закроется в комнате и будет дуться. Она не стесняется выказывать свое недовольство, но в то же время она тверда и непоколебима перед лицом того, что она считает невзгодами. Она не увядший цветок и не та, кто рассыпается под давлением.

Я начинаю понимать, насколько опрометчивым было мое решение, когда дело дошло до этого союза. Я по-прежнему считаю, что у меня не было другого выбора, что женитьба на ней была единственным способом защитить ее от Братвы и их