Этого человека, таким образом, Эсхин не привлекал к суду за то, что он собственного сына посылал на позор к Филиппу. А если кто в юности имел более красивую внешность, чем другой, и, не предусмотрев могущего возникнуть подозрения из-за его наружности, в последовавшей жизни держал себя более или менее свободно, такого человека он обвинил в развращенности192.

(234) Теперь давайте я расскажу вам об угощении193 и о псефисме: я чуть было не забыл самого важного, о чем нужно было вам сказать. Когда я вносил письменно в Совете пробулевму относительно того первого посольства и затем еще раз перед народом в заседаниях Народного собрания, на которых вы должны были обсуждать вопрос о мире, и когда ни с их стороны ни слова не было еще сказано, ни преступление их еще не обнаружилось, я, соблюдая обычный порядок, предложил одобрить их действия и пригласить их в Пританей194. (235) Да, я действительно, клянусь Зевсом, принимал тогда послов Филиппа, как гостей, и даже, граждане афинские, с большим блеском. Так как я видел, что этими вещами они там у себя кичатся, словно каким-то счастьем и славой, я тотчас же стал думать, как необходимо было бы получить превосходство над ними прежде всего в этом отношении и показать им со своей стороны больше щедрости. Так вот на это самое он и думает теперь ссылаться195 и для этого будет говорить: «Он сам одобрил нас, он сам угощал послов», но, конечно, не будет точно указывать, когда это было. (236) А это относится к тому времени, когда против нашего государства еще не было совершено никакого преступления, когда еще не обнаружилось, что эти люди продались, когда только что в первый раз пришли к нам послы и народу надо было выслушать их сообщение и когда еще не было видно ни того, что этот человек выступит с поддержкой Филократа, ни того, что Филократ напишет такое предложение196. Стало быть, если он станет говорить об этом, вы не забывайте времени, что это все происходило еще до того, как были совершены его преступления. А после этого у меня с ними уже не было никаких отношений, ничего общего. Читай свидетельское показание.

(Свидетельское показание)

(237) Может быть, в защиту Эсхина будут говорить братья его – Филохар и Афобет. Им обоим вы можете сделать много справедливых возражений. Но необходимо, граждане афинские, объясниться откровенно, ничего не скрывая. Из вас, Афобет и Филохар, один занимался тем, что расписывал подставки для алебастров197 и бубны, двое других198 были подписарями и людьми заурядными (это, конечно, само по себе отнюдь не является пороком, но и не дает права быть стратегами), – и все-таки мы удостоили вас звания послов, стратегов – словом, величайших почестей. (238) Если никто из вас не сделал ничего худого, за это нам не приходится вовсе благодарить вас; но вам по справедливости следовало бы благодарить нас, так как мы действительно многих из вас возвысили, обойдя некоторых, более достойных почета. Если же и в самых этих почестях, оказанных вам, один из вас совершил преступления и притом столь тяжкие, тогда насколько же больше заслуживаете вы ненависти, чем помилования! Я лично думаю, что гораздо больше. Может быть, они со своим громким голосом и своей бессовестностью попробуют принудить вас и присовокупят еще на придачу пословицу: «простительно помогать брату». (239) Но вы не поддавайтесь на это, а помните, что если им естественно заботиться о нем, то вам надо думать о законах и о всем положении государства и прежде всего о присяге, которую сами вы принесли, садясь на эти места. И в самом деле, если они кое-кого упросили, чтобы спасти Эсхина, то вы смотри́те, на каком основании они просили, – потому ли, что он казался им невиновным перед государством, или они просили, хотя и сознавали его виновность. Если они просили об оправдании, убежденные в его невиновности, тогда и я за то, чтобы его оправдать; если же – вообще оправдать при каких бы то ни было условиях, тогда, значит, они требовали от вас клятвопреступничества. Ведь хотя голос подается тайно, он не укроется от богов, но это как раз лучше всех предусмотрел законодатель, издавая этот закон, – именно, что из этих людей, конечно, никто не будет знать, кто́ из вас допустил к нему снисходительность, но боги и божественная сила будут знать, кто́ голосовал не по справедливости. (240) От них вернее каждому из тех судей получить добрые надежды для детей и для самого себя, раз он подаст справедливый и подобающий голос, чем в расчете на невидимую и тайную благодарность от этих людей оправдать этого человека, который уже сам свидетельствовал против самого себя199. Да, действительно, Эсхин, кого же мне лучше всего взять в свидетели того, что ты много раз и преступным образом исполнял обязанности посла, как не тебя самого против тебя же? Ведь раз именно ты задумал навлечь такое ужасное несчастье на человека200, который захотел раскрыть кое-что из твоих действий в качестве посла, это значит, что ты ожидал каких-то тяжелых последствий для себя, если бы судьи узнали правду о твоих делах.

(241) Так рот, если вы здраво посмотрите на дело, этот его образ действия обратится против него самого не потому только, что является в высшей степени важной уликой относительно его посольской деятельности, но еще и потому, что речи, которые он высказал тогда, выступая с обвинением, теперь обращаются против него. Да, те именно положения, которые ты определил как требования справедливости, когда судил Тимарха, должны, конечно, иметь силу и для всех остальных против тебя. (242) Именно, Эсхин тогда говорил, обращаясь к судьям: «А защищать его будет Демосфен, и он станет обвинять мои действия в качестве посла; потом, если ему удастся своей речью отвести в сторону ваше внимание, он будет похваляться и, разгуливая всюду, говорить: каково я отвлек внимание судей от самого предмета и ушел, утаив от них существо дела!»201 Не увертывайся же и ты; веди защиту по существу того, о чем идет твой процесс. А тогда, когда ты обвинял Тимарха, тебе позволялось обвинять и говорить все, что ты хотел.

(243) Нет, ты тогда за неимением человека, которого ты мог бы представить в качестве свидетеля для поддержания своих обвинений, читал даже и перед судьями эпические стихи:

Вот и про тебя, Эсхин, все они203 говорят, что ты нажил деньги от посольства; значит, и про тебя, конечно, «не пропадает молва никакая, которую люди многие распространят». (244) Действительно, насколько больше людей обвиняет тебя, чем его, посмотри и убедись сам. Тимарха и соседи не все знали, а что касается вас, послов, то ни среди греков, ни среди варваров нет никого, кто бы не говорил, что вы нажились от посольства. Поэтому если справедлива молва, то она идет против вас как голос народа, а что она должна быть верной, что «значит, бог она тоже какой-то» и что мудрым был поэт, написавший эти слова, это все объяснил ты сам. (245) Далее, Эсхин, подобрав ряд ямбических стихов, заканчивал их так:

Затем, упомянув про «человека, который ходил на птичник и разгуливал всюду вместе с Питталаком»205, и о тому подобном, он тогда прибавил: «Разве вы не знаете, за кого надо считать его?» Так вот, Эсхин, эти ямбические стихи пригодятся мне теперь и против тебя, и будет правильно и кстати, если я приведу их перед судьями: «Кто общаться рад», да еще будучи послом, с Филократом, «того не спрашивал я никогда, но знаю», что он получил деньги так же, как Филократ, который в этом признается206. (246) Далее, хотя всех остальных он и называет логографами207 и софистами и пытается этим оскорблять их, но будет сам в дальнейшем изобличен как заслуживающий так именно называться. Приведенные ямбические стихи взяты из «Феникса» Еврипида. Этой драмы никогда еще не играли ни Феодор, ни Аристодем208, при которых этот человек постоянно исполнял третьи роли, но выступал в ней Молон и еще кое-кто из прежних актеров. «Антигону» же Софокла часто играл Феодор, часто и Аристодем. А в ней есть прекрасно написанные ямбические стихи, поучительные для вас. Их часто он сам исполнял и, хотя твердо помнит их наизусть, почему-то тут забыл привести. (247) Вы ведь, конечно, знаете, что во всех трагедиях, словно в качестве особой почести, предоставляется тритагонистам выступать в ролях царей и скиптроносцев. Так вот поглядите, какие слова поэт влагает в уста Креонта-Эсхина. Но этих слов ни про себя не произносил Эсхин в оправдание своей деятельности в качестве посла, ни перед судьями. Читай их.