(Свидетельское показание)

(177) Итак, вы видели, с какими трудностями и хлопотами сопряжена была у меня все время эта поездка. Представьте себе, действительно, что́ же они делали там, находясь близко от человека, дающего взятки, когда и тут, на глазах у вас, зная, что от вас зависит наградить ли их почестями или, наоборот, наказать их, они делают такие вещи130.

Теперь я хочу подвести итоги высказанным мной с самого начала обвинениям и показать тем самым, что я выполнил свои обещания, которые давал вам, начиная свою речь. Я показал, что в его сообщениях не было ни слова правды, но что он обманывал вас; при этом я пользовался в качестве свидетельств самими делами, а не словами. (178) Я показал вам, что по его именно вине вы не хотели слушать от меня правду, увлеченные тогда его обещаниями и посулами; что все его советы были совершенно противоположны тем, какие были нужны; что он возражал против условий мира, предложенных союзниками131, и поддержал предложение Филократа, заставил вас потерять время, отняв тем самым у вас возможность, если бы даже вы и хотели, выступить в Фокиду; совершил во время поездки и еще много других ужасных дел, предал все, продал, получил взятки – словом, не останавливался ни перед какой подлостью. Вот что обещал я вам представить с самого начала132, и все это я показал. (179) Смотрите же, что было потом. Этот рассказ, который вам предстоит сейчас прослушать, уже совсем прост. Вы присягали решать согласно законам и псефисмам Народа и Совета пятисот. А Эсхин, как оказывается, исполняя обязанности посла, во всем шел против законов, против псефисм, против требований справедливости. Таким образом, он заслуживает осуждения со стороны судей, если только они будут руководствоваться здравым смыслом. Ведь если он ни в чем другом не был виновен, то во всяком случае двух его дел вполне достаточно, чтобы вы присудили его к смерти: он предал Филиппу не только фокидян, но и Фракию. (180) Между тем никто не мог бы указать двух более важных для нашего государства мест на свете, чем Пилы на суше и чем Геллеспонт на море. И вот оба эти места они позорно продали и во вред вам отдали в руки Филиппу. А как велико само по себе, помимо всего прочего, такое преступление – упустить из рук Фракию и ее укрепленные места, об этом можно бы привести тысячи соображений, и нетрудно указать, сколько людей из-за этих мест осуждено на смерть, сколько присуждено к большим денежным взысканиям – Эргофил, Кефисодот, Тимомах, в прежнее время Эргокл, Дионисий и другие133, но я готов почти сказать, что даже все они вместе взятые причинили меньше вреда нашему государству, чем Эсхин один. (181) Но еще и тогда, граждане афинские, вы по собственному соображению находили меры предосторожности против опасностей и старались их предвидеть. Сейчас же вы смотрите сквозь пальцы на все, что не причиняет вам повседневного беспокойства и не тревожит в данное время, и после этого вы выносите совершенно впустую такие псефисмы: «чтобы Филипп принес присягу также и Керсоблепту», или «не быть ему членом амфиктионии», «восстановить мир». А между тем ни в какой из этих псефисм не было бы надобности, если бы Эсхин согласился ехать морем и исполнять то, что было нужно. Но вот то, что́ можно было спасти, если бы отправиться морем, он погубил, настояв отправиться сухим путем; а то, что́ можно было спасти, если бы сказать правду, он погубил своей ложью.

(182) Он, как я слышал, думает сразу же выразить негодование на то, что ему одному из всех ораторов, выступавших перед народом, придется давать отчет в своих речах134. Но я со своей стороны не стану говорить о том, что было бы, конечно, естественно всем вообще, кто только говорит что-нибудь, раз он говорит за деньги, нести ответственность за свои слова, но обращаю внимание вот на что: если Эсхин в качестве частного лица сказал какой-нибудь вздор и совершил проступок, не относитесь к этому слишком строго, оставьте его в покое, будьте снисходительны; но если он в качестве посла умышленно обманул вас с корыстной целью, не оставляйте его безнаказанным, не позволяйте ему отговариваться тем, будто он не подлежит ответственности за свои речи. (183) В самом деле, за что́ же вообще должны подлежать ответственности послы, как не за речи? Ведь не триерами, не условиями местности, не гоплитами, не акрополями ведают послы – никто не поручает этого послам, – но речами и сроками. Стало быть, если человек наперед не упустил сроков у государства, на нем нет вины; если упустил, – значит, виновен. Так и относительно речей: если человек все сведения давал правильно или на пользу – да будет оправдан; если же ложь, за деньги и во вред вам – да будет осужден. (184) Нет, ничем нельзя нанести вам большего вреда, чем сообщая ложь. Вот именно, если те люди, у которых государственная деятельность заключается в речах, не будут говорить правду, тогда разве можно спасительно руководить государством? А если оратор, получая подарки, будет свои речи направлять к тому, что выгодно врагам, то разве это не поставит вас еще и в опасное положение? Да и не одинаковым бывает преступление – упустить ли время при олигархии, при тирании или при вашем правлении. Разница немалая. (185) При тех правлениях, как я полагаю, все делается быстро по приказанию135; у вас же прежде всего обо всем должен выслушать и вынести предварительное решение Совет, да и то не во всякое время, а тогда лишь, когда по расписанию назначен прием глашатаев и посольств136; затем следует устроить заседание Народного собрания и притом в такой день, когда это положено по законам; наконец, надо еще, чтобы ораторы, вносящие наилучшие предложения, вышли победителями и одержали верх над противниками, возражающими или по неосведомленности, или по недобросовестности. (186) Но и помимо всего этого, когда дело будет решено и вместе с тем выяснится его польза, надо считаться с несостоятельностью большинства и дать ему еще некоторое время, в течение которого люди успели бы запастись всем необходимым для того, чтобы могли выполнить это решение. Следовательно, Эсхин, пропуская эти сроки нашего государственного управления, – такого, каково оно есть, не сроки пропустил – нет! – он просто расстроил все дела нашего государства.

(187) Далее, у всех, желающих вас обманывать, есть готовое возражение: «Да это – смутьяны в государстве; они мешают Филиппу оказать помощь нашему государству»137. Им я не буду ничего возражать, но прочитаю вам письма Филиппа и напомню, при каких обстоятельствах в каждом случае он обманывал вас138; тогда вам и будет понятно, что обманывая вас, Филипп уже превзошел это пошлое выражение: «сыт по горло»139.

(Письма Филиппа)

(188) Вот так Эсхин, после того как совершил во время посольства много позорных дел, притом всецело направленных во вред вам, повторяет, расхаживая всюду: «А что́ скажешь насчет Демосфена, который обвиняет своих товарищей по посольству?» Да, клянусь Зевсом, я обвиняю, – хочу того или нет, так как в течение всего нашего путешествия я испытал на себе такие происки с твоей стороны, а теперь мне остается на выбор одно из двух – либо самому прослыть за вашего сообщника в делах такого рода, либо выступать с обвинением. (189) Но я утверждаю, что я и не был с тобой товарищем по посольству, что ты, исполняя посольские обязанности, совершил много ужасных дел, я же действовал на благо вот им140 наилучшим образом. Нет, твоим товарищем в посольстве был Филократ, равно как и ты его, а еще Фринон141. Все вы стояли заодно, и у всех вас была одна и та же цель. «А где же соль? где стол? где возлияния?»142 – так трагически143 восклицает он, расхаживая всюду, словно предателями всего этого являются не преступники, а честные люди! (190) Я же знаю, что пританы каждый раз все совместно друг с другом и приносят жертвы, и обедают, и совершают возлияния, и все-таки это не дает основания, чтобы честные подражали негодным, но, если уличат кого-нибудь из своей среды в преступлении, они доводят это до сведения Совета и Народа. Точно так же и члены Совета: они совместно совершают вступительные жертвоприношения144, совместно участвуют в пирах, в возлияниях и жертвоприношениях; равным образом и стратеги, и, можно сказать, чуть ли не все должностные лица. Но разве на этом основании они предоставляют безнаказанность преступным людям из своей среды? Ничуть не бывало! (191) Леонт обвинял Тимагора145, хотя в течение четырех лет совместно с ним был послом. Евбул обвинял Фаррека и Смикифа, хотя был их сотрапезником146; в старину известный Конон обвинял Адиманта, хотя с ним вместе был стратегом147. Так кто́ же, Эсхин, преступал это общение соли и возлияний – те ли, которые были предателями, нарушителями посольских обязанностей и взяточниками, или те, которые выступали с обвинением? Ясно, что – виновные против возлияний всего отечества в целом148 – вот так, как ты, а не только возлияний частных.