отправился на юг в конце марта. В расположение армии он прибыл только в июне. Несмотря на то что русское командование пыталось противопоставить крымским татарам свою иррегулярную конницу, состоявшую из казаков и калмыков, набеги крымцев на южное приграничье России были такими сокрушительными, что самому Петру пришлось изменить свой первоначальный маршрут следования. Уже этот факт явно продемонстрировал угрожающее превосходство в расстановке крымско-турецких сил. Когда Петр все же прибыл в ставку армии, его 38-тысячное войско уже испытывало недостаток в продовольствии и других припасах. Из-за страшной жары русские солдаты страдали от жажды; кроме того, в степи выгорела трава, которая могла бы стать подножным кормом для лошадей. Плохое знание местности приводило к принятию неверных решений. Русский авангард захватил турецкую крепость Браилов, в которой находились значительные запасы провианта и фуража, но было уже слишком поздно.

Турки, напротив, быстро завершили приготовления к военной кампании, и их 130-тысячная армия выступила на север в направлении реки Прут. Столь скорое прибытие огромного турецкого войска не дало разгореться восстанию на Балканах; Петр больше не мог рассчитывать на активную поддержку со стороны местного православного населения.

Сражение на реке Прут между основными силами русских и турок, начавшееся 9 июля 1711 года, завершилось для Петра неудачей. Русские солдаты, как всегда, до начала сражения соорудили укрепленный лагерь. В начале битвы русские пушки успешно сдерживали атаки турок. Артиллерийский корпус уже много лет был гордостью русской армии, и пушкари Петра прекрасно проявили себя в сражениях Северной войны. Однако русская пехота, несмотря на всю свою тактическую выучку, ничего не могла противопоставить столь сильно превосходящим ее в численности войскам противника, и вскоре турки заняли высоты над русским лагерем. На второй день боя понесшие большие потери янычары не хотели вновь лезть под огонь русских пушек, а турецкое командование узнало о взятии русским конным корпусом Браилова. Русский штаб не сумел извлечь из этого выгоду впоследствии, притом что запасы продовольствия в русском лагере подходили к концу. В письме от 10 июля Сенату, приписываемом Петру I, однако для него нетипичном, сообщалось, что царь ожидает либо смерти в бою, либо пленения. И если это случится, сенаторы «не должны меня почитать своим царем и государем и ничего не исполнять, что мною, хотя бы то по собственноручному повелению, от вас было требуемо, покамест я сам не явлюся между вами в лице своем». Турки, вероятно, удивленные тем, что им никак не удается сокрушить малочисленное русское войско, охотно согласились на мирные переговоры [Бескровный 1958: 218–222]292.

По мнению большинства историков, условия мира, выдвинутые Османской империей, которая была главным образом заинтересована в возврате своих земель и крепостей, утраченных в 1680-е и 1690-е годы, были значительно мягче тех, на которые был готов пойти Петр I. Россия вернула Турции Азов и обязалась разрушить свои укрепления на захваченных ранее землях (Каменный Затон, Таганрог и другие); кроме того, Петр вынужден был уничтожить свой с таким трудом построенный южный флот. Также Русское государство отказалось вмешиваться во внутренние дела Польши и согласилось пойти на некоторые уступки купцам и пропустить Карла XII в Швецию. Ходили слухи, что Петр (или его жена Екатерина Алексеевна) подкупили великого визиря Мехмеда-пашу. Карл XII и крымский хан Девлет-Гирей были в ярости.

Однако после возвращения Петра и Екатерины в столицу царское правительство выразило недовольство и этими, столь мягкими для России условиями мира. Русский царь дерзко отказался предоставить Карлу XII свободный проезд через территорию России и явно не спешил отводить свои войска с побережья Черного моря и уничтожать Азовский флот. Эта задержка привела к тому, что в 1712 году Турция вновь объявила войну России, завершившуюся через год подписанием Адрианопольского мирного договора. Прутский поход не только стоил России с таким трудом доставшихся земель и кораблей, но и лег темным пятном на всю русскую военную историю. И десять лет спустя русские офицеры, вспоминая о своих былых подвигах, предпочитали не упоминать об участии в этой кампании, говоря о Пруте скупо и обиняками как о турецком деле293. Поскольку фиаско в Прутском походе бросает тень на личность Петра, как полководца и реформатора, многие историки, пишущие о его царствовании, предпочитают замалчивать эту тему294.

Восстановление гарнизонов

Поражение при Пруте имело по крайней мере одно важное последствие. Вплоть до 1711 года Петр и его сподвижники воспринимали вооруженные силы Русского государства в первую очередь как полевую армию и флот для войны со Швецией. Когда в 1704 году началась унификация русского военного устройства, были созданы 40 или более пехотных полков (включая гвардейские и гренадерские) и 33 драгунских полка. Перестройка русской военной организации почти не затронула степное пограничье на юге и востоке империи. Гарнизоны местных крепостей и форпостов были укомплектованы иррегулярными войсками, чья преданность короне, как показало восстание Булавина 1707–1708 годов, была в лучшем случае сомнительной. Царское правительство не уделяло внимания укреплению и обороне степной границы государства. В результате южные регионы империи были не столько базой для войны с Турцией, сколько беспокойным степным пограничьем.

Когда в 1710–1711 годах над южными рубежами русских земель вновь нависла крымско-турецкая угроза, Петр был вынужден срочно решать эту проблему. В результате были сформированы новые регулярные гарнизонные полки – по большей части пехотные. К концу 1711 г. насчитывалось примерно 40 пехотныx полков и 3 кавалерийских полка, в том числе ранее существовавшие и вновь сформированные силы. Указ, в котором объявлялось о создании гарнизонных войск, был написан сразу после объявления войны Османской империи; текст указа начинался с распоряжений, относившихся к гарнизонным полкам, и уже потом речь шла о полевой армии [Соловьев 1900: 45–46]295. Новые войска выполняли разные задачи. Во-первых, они охраняли границы и защищали главные русские города. Поскольку эти полки были регулярными, все большее количество людей из центральных регионов России отправлялись нести службу в балтийские земли, Сибирь и на южные границы. Эти полки были устроены по тому же образцу, что и части полевой армии, и солдаты в них проходили такое же обучение и подготовку. Стрельцы и прочие иррегулярные отряды, которые раньше состояли на гарнизонной службе, были причислены к новым гарнизонным полкам или расформированы. Во-вторых, гарнизонные войска стали местом обучения новобранцев и офицеров. Теперь, прежде чем быть зачисленными в действующую армию, новые рекруты и молодые офицеры зачастую направлялись в гарнизоны; в некоторых случаях те или иные гарнизонные войска выполняли функцию учебной части для одних и тех же полевых полков. В результате этой реформы численность гарнизонных войск Русского государства увеличилась, а число местных жителей в них сократилось. Теперь военно-административное устройство Сибири и южных регионов было такое же, как и во всей остальной России, а степное пограничье империи защищали от набегов не только местные жители, но и регулярные войска [Леонов, Ульянов 1995: 18]296.

Гарнизонные войска выполняли и другие задачи. В частности, там служили и за небольшое жалованье передавали новобранцам боевой опыт увечные и престарелые офицеры, не желавшие доживать век в неподобающих госпиталях-богадельнях. Кроме того, там были школы, где дети солдат и офицеров проходили начальную военную подготовку (впрочем, из отчетов, составленных в 1730-х годах, известно, что многие из этих детей впоследствии оставили военную службу). Хотя в личном составе гарнизонных полков происходили изменения, сами они не меняли мест дислокации, и потому их содержание обходилось дешевле, чем содержание таких же по численности полевых полков [Kimmerling-Wirtschafter 1982: 64, 70, 90; Соловьев