шведское побережье положили конец этим чаяниям. 30 августа 1721 года Россия и Швеция подписали Ништадтский мирный договор, по которому Петр получил Эстляндию, Лифляндию, часть Карелии с Кексгольмом, Ингерманландию, но вернул шведам бо́льшую часть Финляндии.

Северная война была окончена. В Санкт-Петербурге, Москве и других русских городах прошли праздничные торжества. Петр принял титул императора Всероссийского. Война затянулась – как из-за вмешательства иностранных держав, обеспокоенных изменением баланса сил в этом регионе Европы, так и из-за упорства небольшого шведского государства, которое крайне эффективно использовало свои людские и материальные ресурсы. Поражение в Северной войне вскоре вызвало значительные перемены в политическом устройстве Швеции, однако экономический урон, понесенный ею в результате этого долгого военного конфликта, был куда менее существенным, чем можно было ожидать [Kirby 1990: 318; Hatton 1969: 516–518].

На последнем этапе Северной войны важную роль в успехах русского оружия сыграл Балтийский флот. При создании своего первого флота, использовавшегося в осаде Азова, Петр I столкнулся с огромными трудностями. Прежде всего, в России попросту не было ни традиций мореплавания, ни людей, испытывающих интерес к флотской службе. Все это привело к тому, что при строительстве Азовской флотилии было допущено множество ошибок, о которых в своих воспоминаниях столь язвительно писал Дж. Перри [Perry 1716: 11; Перри 2012]. Кроме того, Петр испытывал нехватку необходимых для строительства кораблей материалов, в частности, выдержанной древесины; также ему было сложно найти корабельных мастеров и изыскать новые источники дохода для того, чтобы все это оплатить. Историками было отмечено, что при всей той гордости, которую Петр I испытывал за свою Азовскую флотилию, ключевую роль во взятии Азова сыграли легкие казачьи струги [Longworth 1982: 456–457; Herd 2001: 39].

После уничтожения в 1711 году южного флота Петр стал особое внимание уделять своему новому детищу – Балтийскому флоту. Начатое на Ладоге и в Санкт-Петербурге строительство судов продолжилось на берегах Балтики. Проблему с отсутствием в России моряков частично удалось решить за счет набора на флотскую службу людей из областей, живших поблизости от Балтийского моря; впоследствии стали проводиться регулярные рекрутские наборы по всей стране. Русских морских офицеров было немного, и они часто оказывались во флоте не по своей воле, однако огромную роль в становлении Балтийского флота сыграли англичане – офицеры, корабельные мастера, инженеры и военные советники302. Все вопросы, касавшиеся устройства Балтийского флота – офицерский корпус, строительство и снаряжение кораблей и прочее, – решались при постоянном участии Петра I, который уделял этому огромное внимание. Пожалуй, самое удивительное в истории Балтийского флота – это то, как быстро он возник, притом что Балтика входила в сферу торговых и дипломатических интересов двух крупнейших морских государств того времени – Англии и Нидерландов. Рост русского флота был феноменальным. Начав с нескольких судов, Россия за 15 лет к 1720 году располагала более чем 30 линейными кораблями, 5 фрегатами и огромным количеством мелких парусных судов – больше, чем у Швеции и Дании, вместе взятых. Улучшилось все: снабжение, боеспособность, военное кораблестроение; несомненно, это было грандиозным достижением России и самого Петра. В 1720 году был издан первый в истории Русского государства Морской устав [Бескровный 1958: 49–50]303.

Петр умело и эффективно использовал морской флот для поддержки сухопутных операций. Южная флотилия участвовала во взятии Азова и подавлении восстания Булавина. Во время действий на Балтике русский гребной флот оказал неоценимую помощь полевым войскам в качестве вспомогательной силы – так же, как иррегулярные кавалерийские части в ходе ранних кампаний Северной войны. Под прикрытием больших линейных кораблей галеры в 1712–1713 годах неоднократно высаживали десант на финское побережье; эти рейды вынудили шведов оставить Гельсингфорс, а затем и Або. Схожие задачи галерный флот выполнял и в последние годы войны во время вторжения собственно в саму Швецию (1719–1721)304.

Однако непосредственно в морских сражениях русский флот участвовал редко. Петр I чрезвычайно гордился победой в Гангутской битве (1714) – одном из таких немногочисленных сражений. Когда шведы попытались заблокировать двигавшийся вдоль побережья русский флот, их эскадра попала в штиль и была окружена русскими галерами, которые по приказу Петра были волоком переправлены через мыс Гангут. В целом же морские сражения, такие как Эзельское (1719) и Гангутское, были редкостью, и при всех заслугах Балтийского флота за все время Северной войны русским удалось захватить лишь один линейный шведский корабль.

Союзники и противники Петра, как и он сам, прекрасно понимали, какую важную роль сыграл русский флот в успехах России на Балтике, особенно после 1713 года. Петр хвастался размером своего флота, а Англия запоздало сожалела о том, что так сильно способствовала его созданию. Тем не менее не вызывает удивления тот факт, что после смерти Петра с изменением военной и экономической ситуации русское правительство вскоре отказалось от строительства дорогостоящих линейных кораблей [Кротов 1988; Петрухинцев 2001: 213–214].

Хрупкое равновесие

За Областной реформой (1708–1710) и созданием Правительствующего Сената (1711) последовали и другие административные преобразования. В конечном итоге они привели к улучшению военно-бюрократической системы России. Однако поначалу, из-за прежних непоследовательных действий Петра, ситуация стала еще более сложной.

Проблема с гражданской администрацией и тем, как она взаимодействовала с военными властями, имела финансовый и кадровый характер. Перенос столицы из Москвы в Санкт-Петербург усложнил координирование действий между приказами и канцеляриями, существовавшими теперь в обоих этих городах; кроме того, в результате Областной реформы многие чиновники из старой и новой столиц были направлены на службу в провинции. Положение дел усугублялось нехваткой квалифицированных административных кадров. Отчасти это было связано с тем, что, по замыслу Петра, в открытых им школах делался акцент на математических и инженерных науках, необходимых для получения офицерского чина. Для детей из высших сословий были открыты Школа математических и навигацких наук и Морская академия. Дети из незнатных сословий учились в цифирных и гарнизонных школах. Однако выпускники соответствующих заведений редко поступали на гражданскую службу. Вместо этого русский бюрократический аппарат по-прежнему пополнялся дьячими и подьячими сыновьями, и очень немногие выбирали карьеру чиновника, а не военного. Дети духовенства, которые могли бы стать основой нового класса чиновников, во время Северной войны в массовом порядке призывались на военную службу. Обучиться грамоте можно было лишь в немногих частных заведениях – в частности, в иезуитской и немецкой школах в Москве. Препятствием на пути создания нового бюрократического аппарата было еще и то, что гражданские чиновники обладали низким социальным статусом. Представители знатных сословий считали службу на младших административных должностях унизительной для себя. Вместе с тем они были против того, чтобы простолюдины, пробивавшиеся из низов, получали доступ к высоким постам в бюрократической иерархии [LeDonne 1991: 13–14; Kimmerling-Wirtschafter 1982: 90]305. На самом деле, с 1690 по 1715 год число чиновников, состоявших на гражданской службе, неуклонно уменьшалось, и превысило показатели XVII столетия лишь в самом конце правления Петра I [Медушевский 1994: 76].

Другим важным фактором, мешавшим нормальному функционированию этого бюрократического аппарата, был финансовый. Переезд в Санкт-Петербург сильно ударил по кошельку приказных людей, которые лишились своих прежних связей, домов и земель под Москвой, полученных за долгие годы службы. Их жалованье к 1710 году выросло на 50 %, однако и инфляция была высока, и очень много денег уходило на содержание новых иностранных специалистов. Для чиновников низшего административного звена средств попросту не хватало. Разумеется, в таких условиях расцвели взяточничество, кумовство и прочие злоупотребления – все это помогало чиновникам выживать, но вряд ли способствовало нормальному