приподнял брови. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, который лежит больной в постели и которого отчитывает мама.

– Нет, кто?

– Бог сновидений, – объяснила Эмма.

Чарли кивнул.

– Подходит, – пробормотал он, вспоминая лицо Клэр, появившееся из голубого дыма и нависшее над ним, реальное и в то же время неосязаемое, как клубы тумана. Рисунок по-прежнему лежал в вещевом мешке у кровати Чарли, и почти каждую ночь он доставал его и смотрел на Клэр, не зная, что думать.

– Сертюрнер продолжал исследования, хотя никто не воспринимал его работу всерьез, а другие ученые смеялась над ним. Он создавал все более чистые формы морфия и испытывал их на себе.

– Правда? – спросил Чарли в изумлении. – Но почему?

– Потому что хотел знать, что морфий может делать, как работает. – Эмма пожала плечами. – У некоторых людях это просто есть. Ну, жгучее любопытство.

– У таких, как ты.

– Да. – Голос Эммы вдруг зазвучал странно. – У таких, как я. Они жертвуют всем ради науки, ради призвания, ради работы. Они ничего не могут с собой поделать, они готовы погубить себя, лишь бы иметь возможность продолжать, помогать другим, заниматься исследованиями. Если мы не делаем этого, то перестаем быть самими собой. Но это дорого нам обходится. – Эмма замолчала.

Взглянув на нее, Чарли увидел, что она смотрит на стену с застывшим выражением лица. Чарли ничего не ответил. Он видел, как Эмма работала до упаду, как заботилась о нем, хотя ничего не получала взамен, сидела у его постели с горящими глазами и измученным от усталости лицом. Интересно, чем еще она пожертвовала? Она не была замужем, у нее, насколько Чарли знал, не было любовника, никто не ухаживал за ней. «Ради чего все это?» – в который раз спросил он себя. К чему долгие, изматывающие дни, неблагодарность людей, опасность заразиться? Теперь он начал догадываться, что двигало Эммой.

– Что с ним случилось? – тихо спросил Чарли, когда молчание затянулось.

Эмма слегка вздрогнула, как будто ее мысли были где-то в другом месте, и пришла в себя.

– Ну, ты и сам знаешь. Сначала он чувствовал опьянение, блаженство, видел самые прекрасные сны, представлял себя в раю. Потом начал страдать от сильнейших запоров.

Чарли чуть не проглотил свой язык. Он судорожно закашлялся. Его потрясло то, что такая женщина говорит о запоре. Но Эмма и глазом не моргнула, подождала, пока он успокоится, и продолжила говорить:

– Когда он попытался прекратить прием препарата, у него началась сильная депрессия, а затем его настиг еще и ужасный голод, который чуть не лишил рассудка.

Чарли находил странное утешение в том, что другие люди до него тоже пережили нечто подобное.

– Однажды Сертюрнер чуть не умер. И его друзья вместе с ним, – продолжала Эмма. Теперь ее голос снова был полон энергии. – Полчаса они без остановки принимали морфий и выжили только потому, что Сертюрнер пришел в себя и ввел всем рвотное средство.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Чарли, качая головой. Он почувствовал, что от усталости медленно сползает ниже по постели, но хотел, чтобы Эмма продолжала говорить. Странно, что совсем недавно он так ненавидел ее голос. Теперь тот казался ему теплым и мелодичным. Знакомым. Прекрасным.

– Я читала про Сертюрнера. Никто не смог оценить его открытие. Слава и деньги достались другим. Однако только благодаря Сертюрнеру годы спустя удалось выделить кодеин. Он содержится во многих сиропах от кашля. Может свалить быка. Уверена, ты о нем слышал. С помощью метода Сертюрнера находят все больше и больше алкалоидов. Из таких растений, как кофе, табак, кока и грецкий орех, удалось получить кофеин, никотин, кокаин, хинин и бесчисленное множество других. Молодой, ничем не примечательный аптекарь из Германии навсегда изменил мир. Просто своей жаждой знаний, своим неукротимым любопытством. И он даже не подозревал об этом. Ты уже спишь?

– Нет… пока, – пробормотал Чарли, но его веки дрогнули. – Продолжай рассказывать свою сказку про опиум.

Эмма улыбнулась.

– Морфий, – поправила она. – Но, строго говоря, ты прав. Только это не сказка. – Она поправила подушку у него под головой. – Морфий вскоре стал незаменим в медицине как болеутоляющее средство. Его было легче дозировать, и он действовал сильнее, чем опиум. Но сначала его можно было принимать только перорально. Или в виде ректальных свечей.

Чарли вздрогнул. Он лежал с закрытыми глазами, но когда Эмма продолжила говорить, услышал в ее голосе насмешливые нотки. Ректальные свечи… Есть ли что-нибудь, что смущает эту женщину?

– Поэтому люди думали о том, как лучше вводить препарат в организм. – Эмма все еще была в середине своего повествования. – Вдыхать его было трудно, потому что он часто вызывал тошноту. Нанесение на кожу вызывало волдыри. Люди делали небольшие надрезы на руках ножом и втирали средство с помощью игл, но это было больно, да еще и трудно рассчитать дозу. Тогда изобрели первый шприц. Это была бы целая история, но, боюсь, на сегодня тебе уже достаточно.

Чарли что-то невнятно пробормотал.

– Я расскажу об этом в следующий раз, – задорно сказала Эмма, и, как ни странно, предложение вызвало радостные чувства в его душе.

Чарли кивнул, делая вид, что ему все равно. Затем почувствовал, как из глубин желудка снова поднимается ужасная тошнота. Он вскочил на ноги и захрипел, не в силах сказать ни слова. Но Эмма сразу все поняла и протянула ведро. Чарли склонился над ним и выблевал все, что съел до того. И даже немного больше, по крайней мере, так ему показалось. Рвота не прекращалась, тело, казалось, отвергало все, чем он его кормил. У Чарли не было сил даже подумать о том, как унизительно все это, настолько сильно его мучили рвота и спазмы в желудке.

Эмма осторожно вытерла ему лоб влажной тряпкой и просто продолжила говорить спокойным голосом. Словно она не чувствовала кислого запаха, не видела капель слюны, висевших у него бороде, и не слышала, как он задыхается, как давится.

– Появилась надежда на то, что теперь можно будет помочь и опиумным наркоманам: морфий моментально избавлял от боли. Однако он был точно таким же наркотиком, только намного, намного сильнее. – Эмма вытерла Чарли бороду, а когда он устало откинулся назад на постели, накрыла его одеялом. Он услышал звяканье ведра и снова почувствовал что-то прохладное на своем лбу. Но на этот раз была не влажная тряпка, а ее рука. Ладонь лежала совсем неподвижно, только большой палец совершал круговые движения, нежно поглаживая его, как маленького ребенка. Чарли было ужасно стыдно – и в то же время так приятно, что он даже не стал