– Таким образом, укол морфия лишь быстрее обеспечивал желаемое опьянение. Вскоре наркотик завоевал весь мир.

Теперь он почувствовал что-то прохладное у своих губ, во рту, а сразу после этого жидкость потекла и по горлу. Он с жаждой принялся пить.

– В военных госпиталях не было большего спасения для людей. Во время Гражданской войны в Америке женщины сажали мак в садах, чтобы иметь возможность доставлять морфий на передовую. Позже ветераны быстро научились делать себе инъекции и таким образом на короткое время избавляться от физической и душевной боли войны… – Ее голос становился все тише. Чарли понял, что засыпает.

– Я так устал! – объяснил он.

– Это хорошо, сон очень важен. Тело может исцеляться во сне, – сказала Эмма и убрала руку, которая все это время спокойно и тяжело лежала у него на лбу. Он промычал что-то, похожее на сожаление. Он надеялся, что Эмма ничего не услышала. Чарли знал, что она уйдет, если он заснет, поэтому моргнул, пытаясь открыть глаза и сесть. Но Эмма нежно прижала его обратно к подушке.

– Спи, Чарльз. Я посижу здесь и немного почитаю. У меня есть новая книга по гинекологии.

– Гине…

– Гинекология. Когда ты проснешься, я расскажу тебе о кесаревом сечении.

– Я бы этого не хотел, – только и смог прошептать он.

Эмма тихонько засмеялась.

– И, кстати, в моей докторской сумке тоже есть ректальные свечи. Поэтому лучше слушайся меня. Я нисколько не стесняюсь их использовать.

Чарли почувствовал, что краснеет, и подумал, что это действительно первая угроза за долгое время, которая смогла его напугать. И улыбнулся, погружаясь в сон.

Эмма некоторое время смотрела на него. Как сильно он сопротивлялся тому, чтобы о нем заботились! Даже во сне его брови были нахмурены, лицо напряжено. Он никак не мог расслабиться. Воспоминания. Его преследуют воспоминания.

Вдруг она услышала тяжелые шаги на лестнице. Она быстро встала и открыла дверь. Увидев Йо, она приложила палец к губам. В ответ он кивнул. Не говоря ни слова, они вместе спустились по лестнице на кухню.

– Тогда я приду завтра… – начал Йо и уже собирался взяться за ручку двери, но Эмма прервала его.

– Садитесь, Болтен, – приказала она ему, указывая на стул. Он мгновение сомневался, затем, нахмурившись, сел. Эмма начала заваривать чай.

– Как он? – спросил Йо после минутного молчания. Эмма пожала плечами.

– Так себе, – бросила она. – Но если не исцелить его душу, я не вижу особых шансов.

Йо кивнул и тяжело вздохнул.

– Я знаю.

Эмма колебалась.

– Он на что-то намекал. О женщине… Клэр. Он не хотел много говорить, но у меня было ощущение, что он очень страдает.

– Он никогда не говорит о ней. Это не очень приятная история. Я знаю, что произошло, но думаю, что он должен сам тебе рассказать.

Эмма кивнула.

– Я понимаю… – ответила она и села напротив него. – Ты знаешь, что Лили вернулась? – спросила она нерешительно. – Уже довольно давно.

Он ничего не сказал в ответ, глядя вниз на свои руки, сжимающие чашку. Но она видела, что его щеки подергиваются. Казалось, он выглядел рассерженным.

– Я могу организовать встречу, если ты этого хочешь.

Удивленный, он поднял глаза.

– Я думал, ты на ее стороне?

– Нет никаких сторон, Йо, – раздраженно бросила она ему. – Конечно, я считаю Лили своей лучшей подругой. Но ты должен встретиться с дочерью. Вы должны снова увидеться, поговорить друг с другом. – Эмма запнулась, не в силах сказать, но затем слова просто вырвались: – Они приедут сюда. Через три недели, в воскресенье. Чтобы посмотреть на приют…

Некоторое время на маленькой кухне было тихо. Плита в углу тихонько потрескивала. Йо уставился в пустоту.

– Наверное, это звучит глупо, – сказал он неожиданно, и его голос звучал приглушенно. Он посмотрел на Эмму, и она подумала, какой же он все-таки красивый грустный мужчина. – Но я чувствую, как что-то сломалось. Что-то дорогое, что принадлежало только нам двоим. Что-то, что бывает только раз. – Йо вымученно улыбнулся. Хотя он был так молод, его лицо уже иссушила непогода за годы работы в порту, а кожа вокруг глаз покрылась мелкими морщинками. – Мы с Лили все потеряли. Все, что могли. Теперь уже слишком поздно.

Она замужем, Эмма. Ты ничего не можешь с этим поделать. Теперь она принадлежит другому. О чем еще нам стоит поговорить?

Эмма сжала губы. Это была правда. У них не было будущего – если Лили хотела оставить Ханну себе. Она печально кивнула.

– Я знаю. Ты прав. Но как же твоя дочь? Разве ты не хочешь ее видеть?

Йо покачал головой.

– Конечно, хочу, – сказал он. – Но так будет лучше. Если я не знаю ее, я не знаю, что теряю! – Он встал. – У нее есть отец. Я ей не нужен. Это только все испортит. – С усталым видом он поднял кепку. – Я вернусь завтра и проверю, как там Чарльз.

Она кивнула, и Йо тяжелыми шагами прошел по скрипучему деревянному полу, открыл дверь и исчез в ночи.

Эмма смотрела ему вслед. Она сделала глоток чая. Ее взгляд был устремлен на мерцание свечи на подоконнике. Йо все еще любил Лили. Эмма уловила это той интонации, с которой он произносил ее имя.

Один раз, всего один-единственный раз в жизни Эммы был тот, кто произносил ее имя таким образом, давая понять, что нет никого важнее. По крайней мере, в самом начале.

Потом настал момент, когда в его голосе осталась лишь горечь. И, наконец, появилась ненависть. Внезапно Эмма почувствовала его запах, запах его кожи, табака и мыла, которым он пользовался. Она увидела его круглые очки и длинные, изящные руки, которыми он с любовью гладил ее лицо. И она услышала его голос: «Эмма, это не важно!»

Стояло ужасное, дождливое английское лето… Они с Артуром сидели в беседке в саду. Вокруг бушевала гроза. Она шумела и грохотала, и всего несколько минут назад это казалось романтичным. Они целовались, укрывшись от посторонних глаз, хотя она прекрасно знала, что дома мать стоит у окна. Но вдруг все ее мечты разбились. Эмма так надеялась, что Артур поймет. Ему всегда нравилось в ней то, что она была такой умной, такой непохожей на других женщин. Что красивые платья и драгоценности не впечатляют ее так сильно, как книги, что она может обсуждать с ним историю и политику и ни в чем ему не уступает. Он хвастался ею, своей умной невестой. Но в тот день она узнала, что у этого восхищения есть предел.

Какой же глупой она была! Эмма мечтала о