– Там!.. – словно ощутив прилив жизненной энергии, воскликнул Киба. – Этот храм Хомёдзи… Я ведь пришел сюда не для того, чтобы услышать историю индийской богини Кисимодзин. Я пришел, чтобы спросить о храме Кисимодзин, который является частью храма Хомёдзи в Дзосигая. Эй, а вы двое что, во что-то впутались?

Киба практически насильно вернул разговор в прежнее русло. Он ведь был следователем по уголовным делам. Я испытывал некоторое внутреннее сопротивление перед тем, чтобы открыть ему полную картину происшествия. Тем не менее, раз уж до этого дошло, пути назад уже не было, поэтому я нерешительно и отрывочно посвятил его в обстоятельства последних нескольких дней. Однако Киба был на удивление хорошим слушателем и гораздо лучше схватывал суть произошедшего и восстанавливал из моих слов полную картину происшествия и расследования, нежели это делали Энокидзу и Кёгокудо, когда я рассказывал им об этом деле.

– М-да-а, – протянул Киба, когда я закончил свой рассказ. – Эта клиника… я не раз думал, что она подозрительная, но стоило приподнять крышку, как стало очевидно, что эта клиника больше похожа на гнездо горных и речных чертей.

– Это уже чересчур. Определенно нельзя сказать, что от всего этого не исходит запах преступления, но…

– В чем дело, Сэкигути? Тебе вовсе нет необходимости вставать на их защиту. Нельзя арестовать или наказать лишь за то, что человек кажется подозрительным, но, пока не будет окончательно выяснено, кто настоящий преступник, все являются подозреваемыми. Однако что Энокидзу, что ты зашли слишком далеко для любителей и достигли предела в своих рассуждениях. – Киба вытащил из заднего кармана брюк складной веер и начал энергично им обмахиваться.

– Так что же, смог ли профессионал в расследовании преступлений, следователь по уголовным делам Киба извлечь что-нибудь полезное из рассказа этого лжедетектива? – вставил Кёгокудо таким тоном, что непонятно было, пытается он польстить Кибе или насмехается над ним.

– Что ж… – Киба, сидевший, скрестив ноги, на дзабутоне, устроился поудобнее и посмотрел мне в лицо. – Преступление не относится к тем вещам, которые совершают потому, что есть возможность, или не совершают потому, что возможности нет. Прежде всего должен быть мотив. Возможность или невозможность следуют уже после этого. В ваши головы, похоже, мысль о мотиве пришла в лучшем случае однажды, и вы не придали ей особенного значения.

– Ну конечно. Сэкигути-кун, господин из столичного полицейского управления, только что сказал нам чрезвычайно важные вещи, за которые нам остается его лишь поблагодарить, – тебе следовало смиренно и внимательно его слушать, – сказал Кёгокудо, дурачась.

Однако… слова Кибы, подобно лезвию, больно укололи чувство вины в глубине моей души.

Когда я отправился в клинику Куондзи, с каким настроем и образом мыслей я туда вошел? Разве не должен я был быть более хладнокровным и более объективным, нежели кто-либо другой?

Я настолько вышел из себя, стремясь единолично раскрыть дело, несмотря на то что это было поручено Энокидзу. Разве не должен был я выполнять роль третьей – незаинтересованной – стороны и пристально за всем наблюдать? Но все же нелепые и лишенные всякого здравого смысла слова и действия Энокидзу сбили меня с толку, и я стал смотреть на все с субъективной точки зрения и метаться во все стороны, превысив все свои полномочия. Разве не так все было? В конечном итоге я стал расследовать не происшествие, но лишь свои собственные проблемы.

Что я вообще смог сделать для обратившейся ко мне с просьбой клиентки… для Рёко Куондзи?

– Пожалуйста, спасите… меня.

Теперь, вместо того чтобы быть спасенной, семья опозорена, а об их скандале узнали повсюду. Этот вульгарный журнал был свидетельством моей некомпетентности.

– Не делай такое серьезное лицо. Просто ты – непрофессионал, вот и всё. Так что лучше послушай, что скажет тебе профессионал. – Сказав так, Киба еще раз переменил позу, устроившись поудобнее, – было ясно, что он собирается приняться за свой рассказ всерьез. – Сначала посмотрим, что произошло… муж пропал из дома – что ж, поскольку в доме его нет, это, по крайней мере, не вызывает сомнений. Члены семьи называют это «бесследным исчезновением». Вот единственные факты, которыми мы располагаем. Все остальное зависит от различных свидетельских показаний. За исключением этого болвана Энокидзу, чьи домыслы не относятся к делу, ты и младшая сестра Кёгокудо поверили практически всему, что сказали вам члены семьи, и, основываясь на этих предпосылках, стали проводить расследование. В этом – первая проблема. Хотя семья и утверждает, что это было исчезновение, этому нет никаких доказательств. Именно здесь нам следует задуматься о мотиве. Все истории о запертых комнатах и так далее идут уже после этого.

У мужа был мотив для исчезновения? Сомнительно. Нельзя сказать это наверняка, потому что у нас нет достаточной информации, но на данный момент никакого мотива я не вижу. Если же он не исчезал по собственной воле, то не остается предположить ничего иного, кроме того, что он был кем-то убит либо похищен и где-то заперт. Если мы допускаем такое предположение, то нам требуется преступник. На данный момент, кроме членов семьи, никто больше не соответствует возможной роли преступника. Поскольку не всплыло больше никаких заинтересованных лиц, кроме членов семьи, то не остается ничего, кроме как в первую очередь подозревать семью. Они – подозрительны. Во‐первых, его жена, у которой, возможно, что-то было с этим молодым врачом-практикантом. Этого достаточно для мотива. Затем – наемные работники. Трудно представить, чтобы у них были непосредственные причины нанести вред зятю, вошедшему в семью жены, однако я не раз встречал в своей жизни этих старых слуг, горячо преданных и верных своим хозяевам. Они послушаются всего, что бы им ни сказал их достопочтенный господин, – я имею в виду скорее не лысого отца семейства, а эту неприятную старуху. Подобный слуга сделает все, что она прикажет. Так что я думаю об этих супругах – старой ведьме и старом лысом тануки. Эти двое тоже более чем подозрительны.

– И какой же у них мотив?

– Прежде всего деньги. Подозрительно, каким образом были использованы деньги, которые Фудзимаки принес в семью. Следующий необъяснимый момент – это их заявление о том, что пропавший муж затаил против них некую обиду. Это все равно что сказать во всеуслышание: «Мы сами причинили ему вред». И затем, самое дурно пахнущее во всей этой истории, – исчезновение младенцев.

– Ты хочешь сказать, это тоже имеет отношение к делу? – спросил я.

– Разве можно подумать, что это не имеет к нему отношения? – категорично возразил Киба.

– В таком случае как быть с его женой… получается, что загадочная и необъяснимая болезнь их второй дочери не имеет отношения к цепочке этих событий, не так ли? – спросил Кёгокудо.

– Ну-у… я думаю, что нет. У меня нет познаний в медицине, но болезнь – это болезнь. Это ведь не то, что можно получить, если ты сам этого хочешь или кто-то другой этого захотел. Если считать это частью всего дела, все станет еще более непонятным и запутанным. Скорее, поскольку ее затянувшаяся беременность выходит за пределы всех ожиданий, ее семья, перепугавшись, решила: «Не может ли это несчастье быть местью исчезнувшего мужа, которому мы причинили вред?..» Пожалуй, я так это воспринял.