его спиной маячил привратник с самым виноватым видом. Рукав его туники был порван.

- Ты! – закричал моряк, - Ты меня обсчитал! – он протянул вперед руку, в которой сжимал позвякивающий мешочек, - Так дела не делаются! Я тебе что, адвокатишка какой? Полречи бесплатно, а за вторую половину ты мне еще и денег зажилил[2]?!

- Угомонись и перестань мельтешить, - Луций поднялся с кресла и поравнялся с моряком, - Что тут у тебя?

- Вот! – моряк демонстративно вытряхнул монеты из мешочка на ладонь, - Здесь даже меньше, чем половина того, что ты мне обещал!

Сначала Луций нахмурился, а затем хмыкнул и пошел в наступление:

- Ой ли? Тебя не было почти два часа. Думаешь, я поверю, что ты так долго деньги пересчитывал? Что, спустил уже половину – и теперь решил с меня еще стрясти? Я что, похож на портового трактирщика? – в его голосе появилась угроза.

И моряк сразу сдулся.

- Но… Но… - попытался возразить он.

Луций махнул рукой, подзывая рабов.

- Уведите, - скомандовал он, и рабы, обступив растерянного моряка, выпроводили его из дому.

Под пристальным взглядом Атии, Луций упал обратно на кресло:

- Нет, ты посмотри на него! – возмущенно воскликнул он, - Думает, меня, Луция Марция Филиппа, цензория! Так просто развести.

- А ты ему точно всю сумму отдал? – вкрадчиво переспросила Атия.

- Ты что, мне не веришь?! – возмущенно взвился Луций.

- А ты перепроверь, - парировала она.

Задетый за живое, Луций подхватил со стола мешочек, и принялся пересчитывать деньги в нем. Чем больше монет перекочевывало из первой кучки во вторую, тем сильнее вытягивалось его лицо.

Когда первая кучка подошла к концу, Луций протяжно выругался.

Губы Атии растянулись в мягкой улыбке. Вся напряженность атмосферы развеялась, словно ее и не было вовсе.

Все-таки он действительно ее любил - и его ложь была еще одним тому доказательством. Если бы ему не было до нее никакого дела, он бы рассказал ей все как есть тотчас же, как узнал бы все сам.

Пусть какая-то частичка ее души сгорела на том же погребальном костре, который унес тело сына, сейчас на ее месте больше не зияла открытая рана, и то, что еще недавно принесло бы боль, теперь вызывало только тихую грусть.

Луций мялся и сомневался, как какой-то подросток. Солнце уже скрылось за горизонтом, они перебрались в триклиний на ужин, а ощущение, что не сказал ей всего, что хотел, едва появившись, быстро превратилось в твердую уверенность.

И наконец, к первой смене блюд, он все-таки созрел.

- Помнишь ты мне обещала подумать? – неопределенно спросил он.

- О чем? – Атия оторвалась от еды и внимательно посмотрела на него.

Луций закинул руку назад и неловко почесал шею. Его сходство с неуверенным подростком стало окончательным – и Атия улыбнулась. Она всегда находила это очень милым.

- Ну насчет поездки в Байи.

- Помню, - неопределенно отозвалась она.

За переживаниями и событиями последних недель просьба Луция отошла не то, что на второй – на десятый план.

- Так что? Ты как относишься к тому, чтобы развеяться?

- А как же твое расследование? – пытаясь выиграть немного времени на размышления, ответила Атия вопросом на вопрос.

- А что расследование? Для него так даже лучше, - отозвался Луций, - От Бай до Неаполя рукой подать, не придется гонять рабов по два дня туда – два обратно только для того, чтобы задать кому-нибудь несколько вопросов.

Железная логика. С ней сложно было поспорить.

- Послушай, Атия, если тебе нужно еще время на “подумать”… - правильно интерпретировав ее молчание, Луций накрыл ее ладонь своей.

Но она отрицательно помахала головой:

- Нет, не надо. Мне действительно стоит изменить обстановку. Тебе будет удобнее в Байях. Не вижу ни одного повода откладывать. Поехали.

Луций расцвел – и одно это того стоило.

- Отлично! Тогда я отдам рабам приказ, чтобы начинали собирать вещи. Выезжаем послезавтра.

Атия удивленно вздернула бровь. Муж никогда не любил спонтанных решений, и если он так быстро выбрал дату отправления, это значило только одно – он давно все согласовал и ждал только одного.

Ее согласия.

На лице Луция было написано такое облегчение, что Атия, не удержавшись, кокетливо хохотнула и поцеловала его. Облегчение сменилось удивлением столь резко, что ей едва удалось сдержать рвущийся наружу смех и подменить его загадочной, но многообещающей улыбкой

Может быть, покинуть Город и сменить обстановку действительно было тем, что сейчас ей было необходимо.

Как знать.

[1] Taxus (мн. число - taxi), лат. – тисы. Автор пытается в языковой барьер и забавную фигню с ним связанную, не обращайте внимания.

[2] Адвокатам того времени было официально запрещено брать деньги с подзащитных, поэтому они пользовались хитрым приемом и, одновременно с тем, что произносили первую часть речи бесплатно, за вторую, в которой обычно и содержались сведения, способные отмазать подзащитного, уже требовали неплохих денег.

Свидетель (Гай Цезарь V)

И все-таки дома было намного лучше, чем в гостях.

Пусть рабы еще и не распаковали все вещи, пусть гора бумажной работы, которую нужно было разобрать для того, чтобы действительно вернуть себе всю собственность, возвышалась до небес, все равно только переступив порог своего собственного дома Гай смог по-настоящему расслабиться.

Хлопнула тяжелая входная дверь и из атрия раздались быстрые шаги. Привычным движением, он отключил планшет от браслета на руке и уже почти засунул его под свитки, разбросанные на столе, как раздвижная дверь отъехала в сторону, являя его взору растрепанного и запыхавшегося Каллимаха.

Гай облегченно выдохнул и положил планшет на стол рядом со свитками.

- Фух, - Каллимах повалился на стул и смахнул пот со лба, - Держи, оформили наконец-то.

Свиток перекочевал из его рук к Гаю. Право собственности на несколько кварталов инсул. Прекрасно. Сдача жилья в аренду гарантировала пусть небольшой, но стабильный приток наличности, которая у него как раз была в большом дефиците, спасибо Антонию.

- Ты чего так запыхался? За тобой что, кто-то гнался? – полу в шутку, полу всерьез, спросил Гай оторвав взгляд от бумаги.

- Ага, - хмыкнул Каллимах, - Призрак Антония.

- Призрак? – Гай недоверчиво вздернул бровь. От шутливости не осталось и следа.

- Подожди, сейчас, - Каллимах стащил с плеча тяжелую сумку, поставил ее на стол, придавив свитки, и