двадцать восемь лет. Но ни разу не заполнилось сердце щемящей нежностью, что испытывала к Мише…

Олег чувствовал холодность жены, но не попрекнул ни разу.

Когда Олег тяжело заболел, больше года ухаживала за ним. Оплакала на похоронах и превратилась во вдову на рубеже семидесятилетия.

Одна осталась во всей России. Дочь в двадцать шесть лет поехала в Австралию познакомиться с отцом. Рок семьи – женщины уезжают в Россию, а мужчин влечёт чужбина – дочери не коснулся. На зелёном с кенгуру континенте познакомилась с местным англичанином и вышла замуж. И будто мстя за женщин своего рода, свою дочь, Варину внучку – Джейн, будет всячески ограждать от русского языка. Английский станет родным для малышки. Ни слова русской речи в доме. Джейн будет изучать французский, итальянский. Но не русский.

– Ты хотя бы какие-то наши песенки детские ей пела! – говорила Варя по телефону дочери.

– Зачем?

Одиноко жила Варя и как-то написала в газету земляков-харбинцев «На сопках Маньчжурии» в рубрику «Откликнитесь, земляки». В списке была Леля Панина, другие одноклассники по Бухэду, знакомые по Маньчжурии, но открывал его Михаил Фокин.

Полдня плакала, получив ответ из Омска. Шесть лет, оказывается, он жил в России, в Сибири, свободным, на «целину» приехал в 1955-м, а женился только в 1961-м. Она не могла насмотреться на фотографию, что была вложена в письмо (на обороте надпись карандашом: «1960 год»). Миша в гимнастёрке, возмужавший. Но тот же, тот, который целовал её на поляне среди огоньков, дарил «моей любимой» кукушкины башмачки… Те же лучистые глаза, она помнила их всегда, видела, стоило лишь подумать о Мише…

Не судьба. Всё не судьба. А ведь как раз в июле-августе 1991-го целый месяц гостила в Одессе. Подруга по цирку пригласила на юбилей. Гуляли по Дерибасовской, ходили в Одесский оперный театр, ездили в Аркадию.… Не столкнулись. Каких только встреч не происходило в жизни, а главной – увы…

Одна была поразительнее, чем с Олегом, практически невозможная с точки зрения вероятности. Всё равно, что две песчинки в пустыне, разбросанные ураганным ветром в разные стороны, вдруг снова бы оказались рядом через много-много лет.

Это случилось ещё во времена СССР, она летела в Австралию к дочке. В Москве, в Шереметьево-2, предстояло просидеть ночь, чтобы рано утром лететь на континент с кенгуру. Народу в зале ожидания набралось под завязку, занял место, не сходи – иначе останешься в вертикальном положении на долгую ночь. Сидит Варя, рядом женщина дремлет. Вдруг Варин взгляд упал на руки соседки, со скрещёнными пальцами они покоились на животе. Варя увидела кольцо, и её обдало жаром: не может быть? Не может этого быть?!

– Бога ради, простите! – коснулась пальцами плеча женщины. – Откуда у вас это кольцо?

Соседка достала носовой платок, промокнула им лоб, было душно, и принялась рассказывать историю из прошлого, которую Варя знала не хуже её.

В Дальнем они с Андреем женились без фаты и «горько», но кольцо жених подарил – золотое, с насечками. Это была самая большая драгоценность, кроме бесценной дочери, привезённая из Китая на «целину». Пригодилось золото в казахских степях. Поехала Варя в соседнюю немецкую деревню покупать продукты. Без денег. Кто их платил в совхозе? Зашла в дом. Немцы в деревне жили с Поволжья, их выслали в Казахстан в сорок первом году. Немке кольцо понравилось, дала за него сколько-то денег, а главное – мешок продуктов: картошки, муки, гороха… Посадила за стол. И часа два рассказывали друг другу о себе, одна – о жизни в Маньчжурии, другая – под Саратовом, обе – о мытарствах в Казахстане. Плачет одна, успокаивает другая, а то и вместе разревутся.

Женщины, что с них возьмёшь.

Расплакались и в Шереметьево-2. Немка сняла кольцо… Варя вспомнила в этот момент её имя – Рита.

– Возьми, оно твоё, – соседка вложила кольцо в ладонь Вари.

– Спасибо, Рита! Вы ведь Рита? Правильно?

– Да, Варя!

– Вы меня тоже помните!

Женщина заулыбалась, взяла кольцо, повернула его к Варе внутренней стороной, по которой шла надпись, нанесённая китайцем-гравёром: «Варя Андрей».

Обручальное кольцо вернулось на безымянный палец хозяйки через тридцать пять лет. А по истечении недели увидит Варя в Австралии и того, кто вручал свадебный подарок. На далёком континенте только и смогут они сказать друг другу несколько малозначительных фраз. И с отцом Варя повстречается не лучшим образом. Доживал он свой век в хорошем доме престарелых. Выглядел ухоженным и одиноким, внучка навещала крайне редко, звонила только по праздникам. Для правнучки родным человеком не стал. Варя готова была досмотреть отца в Австралии или забрать к себе… Но он резко пресёк её попытки предложить себя… Не сказал дочери на прощание – «прости за всё». Не сказал в ответ на её «прости, папа» – «и я тебя прощаю».

«Выходил один на путь»

Такие встречи, соединяющие с прошлым, подарит Варе судьба. Лишь с тем, кто всегда жил в её сердце, свидания в земной жизни Бог не дал.

Варя с нетерпением ждала писем из Омска от жены Миши, будто это были и его весточки. Посылала в Омск свои изделия – пристрастилась на пенсии делать куклы. Хорошо учили в конвенте рукоделию – её куклы участвовали в международных выставках. Варя устроила в доме рабочий уголок с портняжным инструментом, швейной машинкой… Мишино фото, увеличенное компьютерным способом сыном соседки, висело над столом.

«Сбрендила старушенция, – скажет кто-то. – О спасении души надо молиться…»

Да, кстати, внучка Джейн однажды позвонит Варе из австралийских вечнозелёных далей.

– Бабушка Варья, добрый дня. Я учу русский.

«Мать не против?» – едва не сорвался с языка Вари вопрос.

– Здравствуй, Женечка! Здравствуй, солнышко!

– Я буду разговаривать русский, петь с тебя: «Выходил один на путь…» Я молодец к языкам… Молитвы читай твоя: «Господьи помилуай, Отче наш…»

«А зачем тебе?» – захочет спросить, но удержится Варя.

– Ты теперь необязательно учить английский, говорить со мной, когда я приеду в Россия…

ДОЧЬ ЦАРСКОГО КРЕСТНИКА

Повесть

«Унывать – бесу волю давать», – говаривал отец Марии Николаевны. И не давал воли бесу. В советских лагерях сидел, в японской тюрьме томился, в двадцать два года к расстрелу приговаривали. И дочери наказывал «не унывать», следовать этой жизненной позиции.

Земли клочок под дачу Мария Николаевна взяла отнюдь не в то благословенное время, когда бум начался, о котором языкастый народ сочинил горько ироничную присказку: