Протирала крест, украшала бугорок искусственными цветами, крошила печенье птичкам и плакала о маме, бабушках, о тех, кто на всю жизнь теплом остался в сердце.

В тот последний год в Бухэду накануне Троицы они с компанией – Варя, Миша, ещё три одноклассницы и одноклассник – пошли за цветами. За Южным посёлком, за речкой Ял, у подножия сопки росли её любимые, ни на что не похожие башмачки. В России услышала их другое название – венерины башмачки. Потом наткнулась в журнале на статью, из которой следовало, что венерины башмачки – это дикая орхидея. Она-то считала: орхидея – заморско-презаморский цветок. Оказалось, самый родной… Первый раз цветёт через восемнадцать лет после того, как семя прорастёт. Какими охапками они рвали эти самые орхидеи… У башмачков Бухэду были тёмно-зелёные стреловидные, как у ландыша, но не гладкие листья. Нежнейший вишнёво-бело-розовый с фиолетовым шарик-«башмачок» с отверстием вверху, один лепесток крышечкой над ним, два этакими ушками по сторонам. В окрестностях Бухэду водились двух видов: большие – шарик с грецкий орех и поменьше – шарик бело-бордовый, пестренький, размером как орех фундука.

Однажды на гастролях по Красноярскому краю, в селе с необычным названием Бирилюссы, подарят ей огромный букет фиолетово-розовых башмачков, называя их кукушкиными башмачками. Новое имя понравится больше, чем венерины. Роднее звучало… Трясясь после выступления по темноте в автобусе, зароется лицом в букет и захлюпает носом. Несколькими годами позже в Новосибирске с шумной компанией окажется в мастерской художника. И замрёт перед натюрмортом: три прошлогодние кедровые шишки на столе и букет башмачков в литровой банке. «Дикая орхидея», – прокомментирует манерный художник в длинном грубой вязки свитере, джинсах. «Сам ты орхидея! – расхохочется ему в лицо весёлая от вина Варя. – Дерёвня! Это ведь башмачки! Венерины, если хочешь! Или кукушкины!» Продать картину художник не пожелал. Яркая, раскованная циркачка приглянулась с первой минуты. Когда её представили, художник в желании понравиться спел красивым баритоном: «Она по проволоке ходила, махала белою ногой. И страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой!» Обидная «дерёвня» свела на нет вспыхнувшую симпатию… «Готовлюсь к персональной выставке», – хмуро отказал в натюрморте. Ни продать, ни подарить не захотел… Варя бы уговорила, положительно – уговорила, будь времени больше, да на следующий день цирк уезжал. Потом долго корила себя – не дожала художника. Хорош был натюрморт. Положительно хорош… Цветы будто под Бухэду их собирали…

Башмачки не огоньки, которые воспламеняются от простора, широких полян, заливаемых солнцем, башмачки любят тень, влагу, места сказочные. Где того и гляди – леший ухнет, русалка промелькнёт меж ветвей…. Под Бухэду росли они у подножия сопок. Одноклассники перешли вброд речку Ял и оказалась в одном из таких мест.

Миша свернул в сторону от друзей и быстро набрал букет. Вынырнул перед Варей, она держала в руке два скромных башмачка, протянул цветы и бегло, чтобы никто не услышал, волнуясь, произнёс: «Моей любимой Варе». Девушка чмокнула дарителя в щёку: «Спасибо!» Про себя добавила «любимый», вслух произнести постеснялась. Так впервые прозвучит признание в любви из Мишиных уст. Варя в чувствах откроется осенью. Со слезами прощания, подпишет крохотное фото: «…любимому другу от любящей подруги…»

Город дальний

Миша опоздал на первый урок, и сердце сжалось, когда посмотрел в сторону любимой. Такой убитой никогда не видел. «Что случилось?» – послал записку. «Мы уезжаем», – пришёл ответ.

Отцу пообещали хорошую работу у берегов Жёлтого моря в городе Дальнем. КВЖД перешла после победы Красной Армией над Японией к китайцам, работы у русских становилось меньше и меньше. Хозяева выдавливали тех, кто освоил дикие земли Маньчжурии, проложил железную дорогу длиной в две с половиной тысячи километров, построил Харбин и ещё с десяток городов, а сколько станций и посёлков – с добрую сотню. «Мы сама всё делай, езжай своя Союза!» – повторяли китайцы при первой возможности.

В Дальнем Варя первый раз вышла замуж. Как оказалось – лиха беда начало. Троих мужей уготовила судьба. Ни в первом, ни во втором, ни в третьем случае не томила сердце любовь на момент принятия решения о замужестве. Да и позже настоящего чувства не испытывала… Второй раз сугубо по расчёту решилась на штамп в паспорте. В результате обоюдовыгодного соглашения. В первом и третьем браке надеялась – любовь со временем придёт. И все три раза до последнего терзалась вопросом: а надо ли? – прежде чем сказать «да, согласна».

Начиная с того первого, в Дальнем. Познакомились на танцах. Высокий, плечистый парень – румянец во все щёки, русые вьющиеся волосы, глаза голубые – пригласил на вальс. Затем ещё… Они кружились, кружились, кружились. И докружились. Через месяц как ушат холодной воды: «Выходи за меня замуж». Всего пару раз поцеловалась… Ну, может, три…

– Нет, – поспешно отказала Андрею, – замуж пока не собираюсь».

Девичий от ворот поворот не обидел парня. Не поставил на дыбы гордыню: как это – мной да пренебрегать?! Снова и снова встречались. Он в мягкой форме возвращался к теме замужества.

И Варя решилась. В надежде – полюбит со временем.

А как же Миша?

Она писала ему длинные письма в первые месяцы, получала полные любви ответы. Но расстояние между ними лежало огромное, и не только в километрах. Это сейчас сунул руку в карман, достал мобильник, надавил кнопку и разговаривай хоть с другим концом света. Слушай родной голос, который никакие письма не заменят. А тогда? По простому телефону не позвонишь. Как на разных планетах оказались Ромео и Джульетта.

Дома у Вари стало совсем плохо. У отца с работой получилось не так гладко, как надеялся, вообще никак, долго перебивался случайными заработками. Варя пошла продавщицей в магазин. Мачеха всё чаще относилась к падчерице, как в сказке «Морозко». И отец сказочно держал сторону жены. Защитница бабушка умерла. Невесёлое житьё-бытьё. Сядет Варя Мише письмо писать, а рука не поднимается плакаться, рассказывать о грустном. Последней весточкой отправила открытку… Как-то жена Миши, Вера Петровна, в годовщину его смерти перебирала бумаги и обнаружила весточку из той, китайской жизни. Сорок два года муж трепетно хранил открытку из Дальнего. Чернила в прах выцвели, только и смогла разобрать: «Не забывай, любимый…» На лицевой стороне корзинка полная незабудок. Отправляя послание, поцеловала Варя открытку, приложила к груди на короткую минуту… Небесная синева цветов поблекла с годами, полиняла… Но бережно хранил букет частый стук девичьего сердца…

В один день совсем разругалась Варя с отцом, бросив жестокий упрёк: «Почему не отдал меня маме? Зачем отнял