та ситуация, которая была 100 лет назад, когда внедрили популярный в начале XX века американский метод проектов и тестирование вместо устных экзаменов. В 1920-е годы в Советской России тоже отвергли традиции русской школы, вместе с предметами, учебниками, уроками, экзаменами, отметками и учителями – их заменили «шкрабы», школьные работники. Кстати, такой предмет, как история, тоже отменили. И что же? Прошло десять лет, началась индустриализация, потребовались специалисты, а не люди, осведомлённые о чём-то в общих чертах. И тогда всё вернули в прежнее русло: и предметы, и уроки, и учебники, и историю, и даже учителей с отметками и экзаменами. И это были те же учителя, которые до 1917 года преподавали в гимназиях и училищах. Правда, в новых программах отменили латынь и греческий, логику, Закон Божий, два иностранных языка – но остальное сохранили. Вместо нововведений, взятых из опыта американской школы для фермеров, вернулись к своей национальной школе, у которой есть проверенные опытом традиции. И выпускники этих советских школ выиграли войну».

А теперь наш учитель – уже не воспитатель для родителей и детей, как это было ранее, не истина в последней инстанции, но фигура, зависимая от всех и вся. Он – призванный «оказывать образовательные услуги» наёмный работник, который не любит свою работу – у наёмника любви к своим хозяевам нет и быть не может. Тот, кто провёл школьную реформу в современной России, знали истинное предназначение русского учителя.

От рождения и до своей кончины мы живём в системе исторических, географических, временных, психологических, экономических, социальных координат. Ещё в лётном училище нас учили: для того, чтобы правильно ориентироваться, чтобы попасть в нужное время в нужное место, необходимы полётные карты. Сидишь за штурвалом и, сличая карту с местностью, отмечаешь, где находится самолёт в данную минуту. То же самое происходит и в жизни. Сравнивая прочитанный текст рассказа или повести с реальной жизнью, ты отмечаешь про себя, всё ли так происходило или бывало в твоей жизни. Не знали мы только одного. Этот эффект сличения, смещения так называемой правды с истиной уже давно используют специалисты по информационным войнам. Для того, чтобы заманить людей так называемой напечатанной «правдой», воздействовать на психику человека, была придумана система «ложных маяков». Задача была одна – заманить, исказить, увести от истинного, нужного курса, сделать человеческий мозг податливым и управляемым. Таких управляемых вели и продолжают вести куда надо. Например, сегодня это делается при помощи гаджетов, социальных сетей, при помощи которых берут в полон не только отдельно взятого человека, но и целые государства.

Спросите, как отличить ложное от истинного? Что может быть мерилом или правилом в подобной войне? Личный и не только личный опыт. Тщательная и выверенная подготовка, знание психологии, медицины, собственной истории, и, конечно же, особенности воздействия наших врагов на психику человека. Как уберечься и распознать подвох? Задайте хоть один раз себе вопрос: кому выгодно, чтобы ты замолчал и убрался с дороги или двинулся туда, куда тебя хотят завести? Особенно когда тебя при этом уговаривают и заглядывают в глаза… Кстати, мелькающая на экранах реклама и клиповая подача информации – это один из элементов массовой психологической обработки населения…

С нашей стороны надо не ждать, и не вскармливать негодяев, которые на весь мир начинают кричать, что будут стрелять в своих недавних товарищей, и им, мол, всё равно, что останется от России, от русского мира: обломки или ядерный пепел…

Анатолий ГРЕШНЕВИКОВ. Героями твоей книги «Мы же русские!» являются истинно русские писатели: Белов, Распутин, Астафьев, Вампилов… Можешь ли ты назвать кого-то из современных писателей, равных Белову и Распутину, Абрамову и Вампилову, Солоухину и Залыгину?

Валерий ХАЙРЮЗОВ. Василий Иванович Белов, Валентин Григорьевич Распутин, Виктор Петрович Астафьев?! Да, мне довелось общаться с ними. Но зачем пытаться подогнать или уравнять одних с другими? Все писатели разные по характеру по темпераменту, по жизненному опыту. И внешне они были разными. Объединяло их, на мой взгляд, одно; они с детства знали, что такое крестьянский труд. И писали об этом точно, выверенно, не скрывая своей любви к родной земле. Я не раз заставал Распутина в рабочей одежде, кирзовых сапогах и фуфайке, когда он копал огород, сажал картошку, огурцы, помидоры, морковь, свеклу у себя на даче. Видел и руки Василия Ивановича Белова: крупные, привыкшие к топору, с сухими мозолями и жёстким рукопожатием. В разговорах, если собеседник пытался навязать ему свою волю, он сразу же, без оглядки, не расшаркиваясь перед собеседником, бросался в спор, глаза его начинали сверкать из-под седых нависающих бровей – ну, «ни дать ни взять» бульдог, который от своего не отступит и будет трепать, насколько хватит сил. Доверял он больше всего своему уму и сердцу. Да, и не привык проигрывать спор, уверовав, что его мнение правильное и окончательное. А дальше – твоё дело: согласишься ты с ним или отступишь. Авторитет среди читателей у него был огромным. Особенно любили его в Вологде. Любили за прямоту, за умение сказать правду в глаза тем, кому было не принято её говорить. Рассказывали, был такой случай. Однажды, ещё в советское время, во время поездки писательской делегации в Грузию на торжественном приёме по случаю отъезда делегации он попросил слово и, сравнив условия жизни в Вологодской области, где природные условия гораздо суровее грузинских, приведя цены на зелень, яблоки, мандарины, фрукты и добавив, что его землякам при сильных морозах нужны дополнительные расходы на зимнюю одежду, Василий Иванович заглянул в подготовленную бумажку и назвал бюджеты Вологодской области и Грузии. Цифры для его Вологодчины оказалась в разы меньше, чем для южной республики. Хозяева с холодным любопытством смотрели на заикающегося русского мужичка, но ту травлю, которую они много позже учинили Виктору Астафьеву за «Ловлю пескарей в Грузии», поднимать не решились, сказали только, что готовы сброситься и помочь конкретно Василию Ивановичу пережить холодную зиму. Поднимать крик и выносить сор на люди им тогда было не с руки, момент ещё не созрел. Это уже в конце восьмидесятых грузинские писатели во время писательского съезда набросились на Астафьева, и уже Распутину пришлось выходить на трибуну, чтобы защитить собрата по перу. Но вот после расстрела Белого дома, когда по указанию мэра столицы Лужкова в московской квартире Распутина отключили свет и телефон, Астафьев, к которому в Овсянку приезжали Горбачёв и Ельцин, и рта не раскрыл, чтобы сказать своё слово в поддержку и защиту Валентина Григорьевича.

Распутина в Иркутске уважали, но его замкнутость заставляла людей держаться как бы