бычку полагается. Но ему, этому бычку, ужас как хотелось в то же время считаться доном, хотя бы и вот таким, камрадовским, то есть вроде бы недодоном, но даже и пусть. Ему хотелось свой умишко на ум Уолхова променять, на его идеи, пусть окамраденные, но все же доновы, потому что слава-то по Стопарижу о Доне, о рецидивисте-геростратике, богосвергателе и вообще крутом мужике, давно шла, все кому не лень этим Доном языки себе полоскали – ну как же! соотечественник! падишах! Отец-родитель!

Поглядеть было на что, когда он «возвращался». Он рожи корчил и головою крутил, чуть шею себе не свернул на сторону, он мускулы напрягал и расслаблял – по очереди и вместе, а потом вскочил и ноги задирать стал. И руками зарядку делать. И ломало его, и мяло, и чечетку он выбивал, и только изо всех сил сдерживался, чтоб не завыть.

А потом успокоился, за стол сел и с ужасом вокруг себя огляделся. И за всем этим – напомню – внимательно и равнодушно наблюдал моторола.

Дальше началась для Эми трудная жизнь. Он боялся, что его раскусят, а что делают с теми, кого раскусили, Эми очень даже хорошо себе представлял.

У него и вправду получилось не совсем обычное «возвращение», это он угадал точно. Он многое помнил из того, что Дону принадлежало, а это далеко не всегда. Он, скажем, очень хорошо помнил Джосику, родителей доновых и всякие его детские побрякушки; он Кублаха помнил отлично, и свое с ним товарищество, и то, как потом Кублах его персональным детективом стать согласился. Он очень многое помнил из жизни Дона. Немного сбивало с толку то, что в вернувшуюся память о жизни Эми включены были прописанные до мельчайших деталей события, которых никогда не было, да и в принципе не могло быть, – например, бурный и остро-печальный роман Эми и Джосики.

Он изо всех сил скрывал свое «возвращение». Он прекрасно понимал, что единственный способ надежно скрыть – защита от тех, кто его хорошо знал.

И сначала погиб Гальен, самый старый товарищ Эми. Вместе с ним умерло и то, что Гальен затаил против Эми, и то, что он начал подозревать – в последние два дня своей жизни он стал как-то очень внимательно поглядывать на своего начальника. Так что только два дня после ссоры прожил Гальен.

Он погиб не на захвате, как следовало бы ожидать, а по дороге домой. Он шел по бульвару и кто-то кольнул его, профессионала, тонким стилетом в спину, кольнул и скрылся, а потом прохожие надругались над его трупом – даже рассказывать не хочется, что с ним сделали. Не любили камрадов стопарижане. Боялись и не любили. Ну, это всегда.

Тут, кстати, непонятная странность с этим стилетом. Дон Уолхов в свое время – так, на всякий случай – занимался по программе типовой подготовки «Боец-мужчина». Эта программа очень расхожа во всем Ареале, правда, в основном среди недодвадцатилетнего молодняка. Дон принял программу уже почти в зрелом возрасте, но по выпускным тестам получил исключительно отличные отметки. Поэтому стилетом в спину или там в бок его нельзя было убить никак.

Есть такая старинная методика, позволяющая особым образом сокращать мышцы и сдвигать внутренние органы так, чтобы вонзившийся в тело нож, даже очень длинный (только чтоб не насквозь – тогда прием работает не в полную силу), не только не повредил ничего внутри, но даже и кожу не поцарапал. Кто-то такой очень древний придумал, неизвестно кто – то ли из Демонов Полудня, то ли из Коммунистов, – причудливый такой приемчик, доживший до наших дней, называется эскапа. Так или иначе на прикосновение ножа любой из донов должен был отреагировать рефлекторно. Но Гальен не отреагировал, а самое главное, Эми, который не мог не учитывать, что Гальен должен отреагировать эскапой, даже не подумал это учесть, будто знал, просто полез напролом со своим стилетом – и преуспел.

После того как нашли тело Гальена, Эми провел бессонную ночь, хотя если подумать, то странно, что это он так взволновался из-за убийства, ведь моторола смолчал: он редко вмешивался в уголовщину, какие-то у него свои были соображения. А насчет Эми странно то, что плюс-минус одна жизнь давно для него никакого значения не имела, он такие вещи исполнял без чувств. После этого убийства он всю ночь пытался «вернуться» обратно – болтали, что такое хоть и редко, но получается.

Тут, наверное, так – он, полуэми, полудон, совершил свое первое, никем не разрешенное убийство. Он понял, что и в таком виде может. И еще одно он понял: убийство сидит у него в крови. Он не только может убивать, но и знает, как это делается, будто его нарочно учили этому, будто раньше он только и делал, что убивал. «Может, даже и впрямь учили», – подумал он тогда и почему-то с диким ужасом эту простенькую мысль постарался забыть. И забыл с успехом. Хотя, конечно, кого мог убивать почти мальчишка, психотанцор, про детские банды забывший сразу после двенадцати лет, когда… когда… м-м-м… в общем, когда что-то случилось, он точно не помнит сейчас, что именно. Воспоминания детства так избирательны! Да и после ввязывался только в случайные драки, уж что-что…

Интересно, иногда понять человека еще труднее, чем моторолу, хотя тот и сложнее неизмеримо. Наверное, просто обе вещи для понимания одинаково неподъемны. Скажем, очень трудно постичь ход мыслей Эми, который из убийства Гальена вывел, что стал с этой поры совершенно логическим человеком.

Вскоре после гибели Гальена случился неудачный захват, во время которого террористы использовали «азотный колпак», что, вообще-то, оружием не является, но прекрасным образом убивает – как оказалось. В азоте люди не могут жить, подыши им немного вместо кислорода – и ты труп.

Из-под колпака сумели в тот раз выйти лишь он, один новенький да еще Фаунтлерой – молодой смазливый мерзавец с невероятным нюхом на опасность – такой нюх настоящему Дону и присниться не мог.

– А? – сказал Фаунтлерой, когда они возвращались на базу. – Видал? Тут кто-то из наших работает, не иначе.

– Это почему это из наших? – сказал Эми, уставя на Фаунтлероя свой бычий взгляд.

– Ну а как же?! – Фаунтлерой был страшно возбужден недавней близостью смерти. – Нам эти колпаки только неделю назад в арсенал включили, их как оружие только-только придумали, мы еще с ними ни разу и не работали, а у этих уже все готово. Как это называется? Это называется – очень подозрительное совпадение.

Подозрительных совпадений Фаунтлерой не любил