Вопрос был риторическим. Дом прекрасно знал, что Джосика не выносит Врачей – еще до знакомства с Доном не выносила. Она, как и Дон, относилась к той не такой уж немногочисленной породе людей, которым претит любое вмешательство машины в их личную жизнь. Но Дом время от времени любил заканчивать предложение на вопросительной ноте, он вообще обожал риторические вопросы. Прелесть риторических вопросов в том, что люди на них всегда отвечают. В отличие от машин.

Джосика не была исключением. К тому же она чертовски устала говорить сама с собой и поэтому с жаром откликнулась:

– Дом! У тебя с ним различие только в одной букве! И ты – мой единственный оставшийся друг. Скажи, дорогой, какого цвета в Метрополии сейчас носят белье?

– Мужчины? – уточнил Дом.

– Ой, ну какой же ты дурище! – засмеялась Джосика. – Конечно женщины!

– Не очень, на мой вкус, эстетичный. Синий с фиолетовыми разводами.

– Си-иний?!

– Синий, ага.

– Темно-синий?

– В том числе.

Джосика представила, что это за белье, и захохотала. Не переливчато (у нее обычно не только смех, но и хохот был переливчатый), а каким-то мерзким спотыкающимся басом. Ей, в общем, совсем тогда хохотать не хотелось, ей хотелось поддерживать беседу, совсем неважно о чем. Ей больновато было – не так, чтобы в пытку, но все-таки больновато.

– Дом!

– Я тут.

– Дом, как это все-таки здорово, что я Джосика и «вернулась».

– Да. Еще раз поздравляю тебя.

– Но теперь я пью.

– Наверное, это приятно.

– А у вас есть какие-нибудь дурманы, специальные, для машин?

– Конечно есть. Куда больший спектр дурманов, чем у людей.

– А алкоголики у вас есть?

– Алкоголиков нет. Мы контролируем синдром привыкания к чему-либо.

– А любовь – это синдром привыкания?

– Конечно.

– И ее тоже контролируете?

– Конечно. Извини.

– Почему я пью, Дом?

Не только для человека, но даже и для высшего существа такой вопрос при всей своей простоте сложен. Тут главное – догадаться, что хотят от тебя услышать.

– Тебя что-то не устраивает.

– А что это – «что-то»? Ты ведь знаешь, скажи!

– Ты и сама знаешь. Но не хочешь знать.

– И все-таки? Нет! Не отвечай, не надо.

– Я и не собирался.

– Лучше пришли мне какого-нибудь вина. Или лучше пьяного молока. А?

– Я бы предложил кондолесцент шестьдесят восьмого сбора. Немного терпковат, но букет удивительный. Ты его еще не пробовала.

– Давай кондолесцент, и побольше! Ничего, что я опьянею? А ты вместе со мной своего какого-нибудь дурмана прими, ладно?

– С удовольствием. Но только ты этого не заметишь. Машины, как правило, не пьянеют.

– Ну, это смотря сколько принять!

– Вообще-то, конечно.

Разъялась дверь и въехал роскошно сервированный столик, в центре которого красовался пузатый фиал с длиннющим горлышком, наполненный багровой с золотыми искрами жидкостью. Джосика ухватилась руками за горлышко, припала к нему губами.

– И правда, удивительный вкус, – сказала она чуть погодя.

– Его вообще-то пьют очень маленькими глотками. Периодически встряхивая рюмку, – ненавязчиво сказал Дом.

– Ну, извини. Насчет встряхивать я не знала. Дом!

– Да?

– А ты выпил?

– Конечно?

– А почему ты не сказал «твое здоровье!»?

– Твое здоровье.

– И твое тоже. Дом!

– Да?

– А почему у тебя нет имени? Вон у мамаши Дона, мадам Уолхов, был персональный интеллектор. Умишко у него был так себе, не твоему чета, да и вообще вредный был тип, задавался и все такое… Так у него было имя – Невермор. Невермор, представляешь? У него где-то там даже фамилия числилась, только ее никто запомнить не мог. А ты просто Дом. Это как-то несправедливо. Никогда не любила мадам Уолхов!

– Каждое интеллекторное существо обязательно имеет имя, – ответил Дом. – Это имя нужно ему для общения с другими интеллекторными существами. Иногда у него есть и второе имя – для общения с людьми, которые в интеллекте нам сильно уступают, но на иерархической лестнице…

– Ничего, если я еще выпью?

– Конечно. Только не забудь мой совет – налей в маленькую рюмочку и встряхни.

– Ах да, встряхивать. Тогда я отопью, а потом и в рюмочку. Это даже интересно. А почему у тебя нет имени для общения с людьми?

– Отчего же нет, есть. Я зарегистрирован под именем Аристомадрам Тьфудрзды-Ярош.

Джосика прыснула.

– Извини, Дом.

– Ничего, это ожидаемая реакция. Даже планируемая. Имя мне дал хозяин проекта, тот, которому Фальцетти заказал дом с полной защитой. Проектант был из ранних хнектов и отличался патологической машинофобией. Гомофил. Он был очень талантливый конструктор, но плоды своего труда ненавидел и презирал. Он не получал от своего творчества никакого удовольствия. Мне его даже жаль. В принципе, люди избегают давать имена существам более высокого порядка. Иногда даже богам своим не дают.

– Я же сказала – извини. Можно я тебя буду звать Дом? Мне не нравится твое имя.

– Конечно.

– До-ом!

– Да?

– Ведь мы друзья? Ведь нам никакой разницы, кто умнее?

– Конечно. Разделять разумных существ по силе ума есть еще большая глупость, чем разделять их по классовым признакам…

– Дом, вот я Джосика. У меня есть муж – не Дон, совсем другой, – у меня есть сын от него… нет, об этом не надо. Ни мужа, ни сына, ни Дона. Один Дом, да и тот не мой. Ох, ну почему я не могу тебя видеть?

– Так лучше. Никаких иллюзий.

– Дом!

– Да?

И в эту секунду Джосика вдруг обессиленно опустилась на пол. Дом еле успел подогнать к ней зародыш кресла и буквально взорвать его под обмякшим телом хозяйки. Она грузно упала в мягкую, пушистую ткань.

Джосика никогда не пренебрегала ни пьяным молоком, ни вином, но такое случилось с ней в первый раз. Прежде, сколько бы она ни выпила, она всегда умудрялась добраться до кровати в более или менее сносном состоянии и даже предварительно переодеться ко сну. Кровать, что ни говорите, излечивала. Сейчас же она просто упала – опьянение оглушило ее мгновенно, как удар фикс-ружья.

Через некоторое время она с усилием разлепила веки и с ужасом их зажмурила. Подышала носом, потом изо всех сил приподняла брови – комната перед глазами плыла.

По стенам, увешанным декоративными картинами и экранами, большая часть которых показывала либо неизвестно что, либо вообще ничего, плыла крупная рябь, медленные уверенные волны одна за другой уходили вверх; из пола лениво вспухивали черт-те знает какие предметы мебели; что-то напоминало стул, что-то – диван, но чаще не напоминало ничего, хотя и вызывало мебельные ассоциации – просто бесформенные плюхи желтого дерева, красного металла, зеленого камня и ядовито-лилового пластика. Формы плюх постоянно менялись – время от времени (очень