себе башку… Расскажи эту сказочку в милиции, а то они, не дай бог, подумают, что дело нечисто.

Р ы ж и й  Г р а ф. Не знаю, как это вышло. Пусть лучше сам обо всем расскажет.

Р ы ж и й  Г р а ф  снова возвращается к прерванной работе. М а с т е р  уходит вместе с ним.

П и с а т е л ь (оставшись один, тихо). Яни отказался говорить. Он упорно отмалчивался. (Небольшая пауза.) Но мне хотелось раскрыть его тайну. Я просмотрел все материалы следствия. Убит был его зять. Тогда я принялся изучать жизнь семьи Хабетлер. Беседовал со многими людьми, в моем блокноте росло число исписанных строк, новых имен. И под конец я побывал у него самого в тюрьме на улице Марко{71}.

Картина вторая

Тюрьма на улице Марко. Я н и  Х а б е т л е р - м л а д ш и й  недоверчиво и выжидающе смотрит на  П и с а т е л я: он видит его впервые в жизни. В глубине сцены тюремная решетка.

Я н и. Это вы хотели видеть меня?

П и с а т е л ь. А вы ждали кого-то другого?

Я н и. Чего вам от меня надо?

П и с а т е л ь. Я хочу знать, что произошло на свалке.

Я н и. Я убил человека, только и всего. Протокол я подписал, в остальном мое дело — сторона.

П и с а т е л ь. Вы затеяли опасную игру, это может стоить вам не одного года тюрьмы. Будьте благоразумны. Дома вас ждет семья.

Я н и. Вы адвокат?

П и с а т е л ь. Нет… Но я хочу помочь вам.

Я н и. Какое вам дело до меня?

П и с а т е л ь (заглядывает в блокнот, тихо). Собственно говоря, никакого… Я тоже был на заводе, когда произошла вся эта история.

Я н и. И столько уже накатали об этом?

П и с а т е л ь. Об этом — ни слова. И случай на заводе — единственное, чего я еще не знаю.

Я н и. Единственное?

П и с а т е л ь (кивает). Все остальное я знаю. Мне известна вся ваша жизнь.

Я н и (медленно). Стало быть, вы писака?

Писатель стоит неподвижно, молчит.

(Кричит.) Да распишите хоть на весь свет! Что вы можете знать? Ровным счетом ничего!

П и с а т е л ь (тихо). Не кричите, я не из пугливых. Я знаю вашу семью и всю ее жизнь. Я хочу знать правду: что произошло на свалке?

Яни молчит, Писатель ждет, перелистывая свои записи.

Я н и. Ну, а если я расскажу?

П и с а т е л ь. Тогда я сожгу свои записи и все забуду.

Я н и. А если не скажу?

П и с а т е л ь (смотрит ему в глаза). Тогда напишу все, что знаю о вашей семье, и предам гласности.

Я н и. Вы меня шантажируете?

Писатель молчит.

(Орет.) Делайте что угодно! Сочиняйте! Брешите! Хоть наизнанку вывернитесь! Ничего вы не можете знать, ничегошеньки!

Писатель молчит, листает свои записи.

(Долгое время молчит, разглядывает свои руки, тюремную решетку.) Черт бы побрал эту распроклятую жизнь…

П и с а т е л ь. Если не верите, я могу доказать. (Откладывает свои заметки. Продолжает тихим голосом, как бы рассказывая.)

Сцена постепенно темнеет, исчезают  Я н и  Х а б е т л е р, тюремная решетка.

(Подходит к рампе.) Я проделал немалый путь в прошлое. Ибо эта история действительно тянется издавна, что-то со времен первой мировой войны, когда моего героя еще не было и в помине. (Небольшая пауза.) О долгой войне Янош Хабетлер-старший вынес всего лишь два воспоминания. Иногда за стаканчиком вина он делился ими. Как-то на итальянском фронте мертвец с посинелым лицом и дыркой во лбу вдруг зашевелился. Под убитым солдатом рыл свои ходы крот. Живые сперва побледнели, потом принялись смеяться. О другом случае он рассказывает более серьезно и с долей смущения.

Х а б е т л е р (появляется из глубины сцены и идет к центру). Однажды осенью под вечер сбили вражеский аэроплан. Со страшным треском грохнулся он на землю неподалеку от нас, и из кабины вывалились два пилота. Мы с приятелем осторожно выбрались из леса, бросились к горящей машине и начали стаскивать с пилотов кожаные тужурки. Но тут просвистела шальная пуля… Так почил навеки мой приятель. Распластался на камнях рядом с пилотами. И так же, как они, уставился в хмурое небо. Под ливнем пуль я пополз обратно к лесу, извиваясь всем телом, словно червяк. И молился. Я дал клятву всю жизнь прожить честно.

Свет гаснет. Х а б е т л е р  исчезает, видно только Писателя.

П и с а т е л ь. И этой клятвы он не нарушил.

Пауза. Военный духовой оркестр наяривает задорную песенку: «Печет мама, печет пекарь…»{72}

Весной его перевели в Будапешт. Как-то, получив увольнительную, он зашел в «Зеленый охотник»{73} и здесь познакомился с Марией Пек. Мария Пек была хрупкая, невысокого роста, с крепкой грудью и холодными глазами. Потом они бегали на танцульки каждое воскресенье.

Картина третья

Сад трактира «Зеленый охотник», гремит оркестр. Я н о ш  Х а б е т л е р  в военной форме танцует с  М а р и е й  П е к; на ней черное шелковое платье с белыми манжетами; после танца он проводит Марию Пек к столику, оба садятся.

Х а б е т л е р (вытирает лицо). Я весь мокрый. Спина, грудь — все на мне хоть выжимай.

М а р и я  П е к. А я никогда не потею, поэтому у меня на коже каждое лето выступают пятна. (Поворачивает голову, показывая Хабетлеру свою короткую шею.)

Х а б е т л е р. И правда, пятна. Как медные монетки.

К е л ь н е р (хлопает салфеткой по столику). Что прикажете, господин полковник?

Х а б е т л е р (поворачивается к Марии Пек). Кисленького?

Мария Пек улыбается, кивает.

(Кельнеру.) Принесите кружку пива и триста вина…

К е л ь н е р. Слушаюсь. (Уходит.)

Х а б е т л е р (подсаживается поближе к Марии Пек). Я не боюсь никого и ничего на свете. Всю жизнь терпеть не мог хвастунов. Но что правда, то правда: сам капитан Матьяш хвалил меня за награды. Не хочу сказать, что у других нету наград, и другие были на фронте, но у меня боевой крест Карла, малая серебряная медаль Франца-Иосифа, бронзовая Франца-Иосифа, медаль за боевое ранение{74} (выбирает одну из медалей среди других наград, показывает, даже по голосу чувствуется, что он особенно ею гордится) и военная памятная медаль. Здесь написано: «Pro Deo et Patria». Понимаешь, что это значит?

Мария Пек отрицательно качает головой.

«За бога и отечество», вот что это значит. Когда господин капитан перевел мне, я был очень растроган. (Задумывается.) Очень порядочный, я бы даже сказал, умный человек господин капитан. Но вот меры совсем не знает: пьет не просыхая, просто бездонная бочка.

Мария Пек слушает, рассеянно поправляет гвоздику в волосах.

(Улыбается, подправляет пальцем усы, явно готовится поухаживать; его так тянет к этой девушке, что даже голос у него мягчает.) Я уже говорил тебе, Мария Пек, что ты на редкость ладная девушка? Как ни взгляну, никак не могу оторваться от твоих чудных голубых глаз.

М а р и я  П е к (смотрит на него, тихо). Я беременна.

Х а б е т л е р (пораженный, уставился на нее). Не беда.