Николь мне не поможет.

Улица тоже не поможет мне помочь, я даже не знаю, куда идтисейчас – влево или вправо. Самым разумным было бы отправиться домой ихорошенько выспаться, вот только куда идти сейчас – влево или вправо?.. Тротуарслева от меня усыпан вишневыми косточками, тротуар справа усеян косточками от маслин,все это мало напоминает Париж, который я знаю, единственное, что я знаюточно, – этой улице нельзя доверять. На этой улице нельзя расслабляться.

Но для начала нужно попытаться хотя бы выбраться из нее,влево или вправо?..

Пока я раздумываю, левый край улицы (его граница выложенавишневыми косточками) резко уходит вниз, а потом снова задирается вверх. Теперьон устремлен к неожиданно открывшемуся горизонту под углом в сорок пятьградусов, а в просвете между домами видно широкое устье реки. Нельзя сказать,что ландшафт так уж незнаком мне, я уже видел его однажды – Лиссабон илиLisboa, как предпочитает называть свою столицу фотограф Гаэтано Брага; воттолько каким образом в самом центре Парижа могли оказаться лиссабонские холмы?..Холмы и вишневые косточки, вот и все мои воспоминания о Лиссабоне, о Lisboa;вишни, плавающие на дне бутылок с жиньей, с ginja-ликером, он единственныйразвязал язык Мари-Кристин, он единственный заставил ее произнести «Я люблютебя». Под ногами Мари-Кристин хрустели вишневые косточки, мы пили жинью прямоиз горла у маленького кафе «Ginginha-Rubi», ни до ни после Lisboa она неговорила мне «Я люблю тебя», идти влево – все равно что блуждать в узкихкоридорах памяти, нужно быть честным хотя бы с собой – мне никогда не нужнабыла любовь Мари-Кристин.

Любовь Анук – вот в чем я по-настоящему нуждаюсь.

Я слишком занят своими мыслями и потому замечаю похожий натрамвайчик фуникулер в самый последний момент. Его я тоже видел в Lisboa. ВLisboa, a никак не в Париже, я помню даже невысокую калитку вместо дверей,высший шик – запрыгнуть в фуникулер на ходу, не придерживая шляпы (лиссабонскаяшляпа – рассеянный подарок Мари-Кристин – была благополучно забыта мною вгостиничном номере). Я не собираюсь прыгать в фуникулер, его не должно бытьздесь вообще, в конце концов, это Париж, а не Lisboa.

Я не собираюсь прыгать в фуникулер.

И – прыгаю.

Полуящерицы-полусаламандры заставляют меня сделать это.Картина, которую я больше не надеялся увидеть, прижилась на боку вагончика, онарекламирует какую-то выставку; разглядеть, какую именно, – непредставляется возможным, я уже внутри, на задней площадке. Шаг рискованный,что, если я увижу здесь Мари-Кристин периода ее лиссабонского «Я люблютебя», – но ящерицы не оставляют мне другого выбора.

Мари-Кристин среди пассажиров нет, но не это удручает меня.

Анук.

Анук – она одна могла заставить Париж стать Lisboa, хотя бына время; 12:07 плюс-минус десять минут, плюс-минус целая вечность. Она однамогла заставить Линн стать молодой, хотя бы на время. Она одна могла броситьвишневые косточки мне под ноги, а устье реки – в самый конец улицы. Маленькийфуникулер с колесами, крутящимися в ритме босановы, маленький лиссабонскийфуникулер в центре Парижа – единственное место, где мы могли бы встретиться, ноя, как всегда, опаздываю на не назначенное свидание.

Проклятье, зачем тогда ящерицы на боку вагончика?..

Спустя несколько минут, когда фуникулер равняется сочередным узким (и все еще незапятнанно-португальским) ущельем боковогопроулка, я вижу край вывески и наконец-то понимаю – зачем.

«LAMARTIN OPERA»

«Ламартин Опера», буквы отсвечивают на солнце, как спинывысунувшихся из воды касаток, само название тоже имеет отношение к касаткам,хотя и весьма отдаленное. К тому же я уже где-то слышал его, и совсем недавно,но не от Линн. «Ламартин Опера» странным образом монтируется и с американскимиламантинами[55] и – почему-то – с цифрой двенадцать, ну да: «Яживу в отеле „Ламартин Опера“. Номер двенадцать», карманная японка с Бато Муш,конечно же.

Спрыгнув с фуникулера, я вспоминаю имя ее подруги – Омацу.Омацу, легко вписывающаяся в ненавистный мне формат японских анимэ, для полногосходства ей не хватает только коротенькой школьной юбки и галстука, отличнаяуниформа для cartoon-убийств. Я видел, как это происходит в японских мультяхах,ну кто бы еще додумался до рисованных страшилок: наивные пистолеты, наивныепальцы на спусковом крючке, наивные лужи крови – это и есть Омацу вмультипликационной интерпретации. Она никогда не стала бы носить подслеповатые,нелепо деформированные модели Реи Кавакубо[56], вариант «Comme deGarcons»[57] – не для нее.

Омацу – подруга О-Сими, карманной японки с Бато Муш, конечноже.

О-Сими.

Она куда интереснее Омацу и вполне могла бы понравитьсяАнук. Все еще стоя на углу, наискосок от входа в «Ламартин Опера», яоглядываюсь на фуникулер – и не вижу его. Как не вижу устья реки в конце улицыи спускающихся с холма домов, Париж недолго пробыл Лиссабоном, он снова принялзнакомые очертания, следовательно – «Ламартин Опера» и есть конечная цель. Ямогу найти здесь японку, но найду ли я Анук?..

«Ламартин Опера» оказывается самой обыкновенной дыройэконом-класса: приглушенное освещение, пара кресел в холле, вытертый ковер инаписанный от руки плакат рядом с регистрационной стойкой: «La directionprevient que tous les objects de valeur doivent etre deposes au bureau dereception»[58], ненавижу подобные халупы с восьмиметровыми одноместныминомерами и отсутствием ванной.

Холл пуст.

Лишь за стойкой позевывает портье – молодой человек сболезненно-бледным лицом и зачесанными назад темно-русыми волосами. В анемичнойфизиономии парня есть что-то неуловимо отталкивающее, во всяком случае, отдатьценн??е вещи ему на хранение я не рискнул бы ни при каких обстоятельствах. Легкопредставить себе, чем занимаются подобные типы в свободное от регистрационнойстойки время: компьютерное мочилово первого уровня сложности, бесконечное пивои пейнтбол по выходным.

– Анук Кутарба. Мне нужна Анук Кутарба, – говорю япарню, ни на что, впрочем, не надеясь.

Портье нехотя кивает и, не переставая зевать, лезет врегистрационную книгу.

– Нет. Анук Кутарба у нас не останавливалась, –изрекает он.

Сволочь.

Лицо парня освещает такая же бледная, как и его физиономия,улыбка. Ах ты, сволочь! Ты, похоже, рад, что я не нашел ту, которую искал.Подобную радость тебе может доставить лишь переход на второй уровень вкакой-нибудь навороченной стрелялке, снов ты тоже не видишь, никаких, дажекошмары избегают тебя. Боятся, как черт ладана, сволочь.