Может быть, эта ситуация с высотным уровнем, на котором можно было довольно легко делать что хочешь, заинтересовала бы опытного опера, но то, что она заинтересует Самойлова, я не верил. Абдрашит не был опером, хотя очень много времени провел на наших инструктажах и курсах по разбору наиболее острых дел. Но почему-то так всегда получается, если не рискуешь своей шкурой, все уроки плохо усваиваются. А он делал свое дело в группе поддержки, иногда в наружке, но никогда не действовал как опер с пушкой в кулаке. Пресловутая боязнь выходить из своей стальной коробки это наглядно показывала, опер никогда бы так не поступил – побоялся убаюкать себя иллюзией собственной недоступности. Но Абдрашит такой психологической хитрости о нашей работе не знал, а если даже знал, то понаслышке или через свои ментальные прицелы – в любом случае, это совсем не то.

Кроме того, насколько я знал, на него действительно ни разу не нападали. Потому что даже на нашу глуповатую, но самоуверенную бандитскую «коллегию» производил впечатление его броневик. Эту машину ничем нельзя было взять – ни бомбой, ни взрывчаткой… Она не уступала в скорости полуспортивным машинам, могла разворачиваться на месте, развивала усилия, как высокомощный тягач, сворачивала практически любую стенку, могла прыгать, хоть и не на большие дистанции, но все-таки могла, что было чрезвычайно важно в некоторых случаях, например, когда тебе пытаются заблокировать колеса. Еще она могла переходить на антигравитационный ход, пролезая через болота, спрыгивать с автострад, как вот эти, на которых мы находились, могла вести бой с батальоном легкой пехоты, а при желании могла связаться с любой станцией Европы и Азии, вызывая себе помощь… Кроме того, воздух в ней был зациклен и контролировался на ядохимикаты, так что экипаж нельзя было отравить, как я отравил, к примеру, всю команду Шабата и его поставщиков. В общем, по замыслу конструкторов этого стального кабана, все в нем было надежно защищено и неприступно.

В общем, так и было. Но одно уязвимое место, как мне показалось, я в броневике нашел. И теперь предстояло проверить эффективность своей выдумки.

Поэтому я перебрался на предохранительную сетку, вытянутую в обе стороны от шоссе, как обочина, метров на сорок, подошел к тому ее сегменту, который математически точно находился над броневиком Самойлова, и стал резать стальные прутки из легированной стали с палец толщиной, образуя круг, в который мог бы проползти с кое-какой амуницией на спине. Круг получился так себе, не очень ровный, и даже на вид казался ненадежным, я очень живо представил, что в нем непременно застряну, даже если не буду торопиться.

Пока я снаряжался для дела, концы прутков, раскаленные плазменным резачком докрасна, остыли и к ним уже стало возможным привязать капроновый ленточный тросик. Этот ленточный трос выдерживал до пяти тонн, а еще он был удобен тем, что в нем была проделана последовательная перфорация, и пластмассовые зубчатки легкого и негромоздкого приспособления позволяли ползать по ней, как паук ползает по паутине. Я закрепился в этом приспособлении, ввел ленточный трос в свой бандаж и скинул его вниз. Он завис в сорока сантиметрах над обтекателем антенны броневика, и это был лучший мой результат за последние пару недель. Используя пресловутые зубчатки и зажимные щипцы вертикального лазанья, я стал бесшумно, не крутясь и почти не раскачиваясь, скатываться вниз.

Собственно, я и не сомневался, что вниз сойду нормально, старая добрая гравитация неплохо знала свое дело и, в отличие от русской номенклатуры, всегда следовала устоявшимся законам. Хотелось бы, чтобы еще наверх это устройство позволило мне забраться без проблем… Пока это было делом недалекого, но весьма туманного будущего.

Мельком я взглянул на «Алкасферу» – отдаленные от всего, примитивные стеклянные купола, в самом деле изрядно похожие на первобытные экоциклические заповедники, стоящие почти в трехстах метрах подо мной и в стороне, на земле. Даже отсюда было видно, что ресторанчик получился не очень – стоянка была пуста, да и под колпаками не роился народ, не танцевала на площадочке молодежь, не прогуливались по тропинкам специального сада в вынесенном вбок куполе люди поспокойней.

Приглядевшись, я заметил в стороне, под затемненным фонарем, две знакомые мне машины – одна принадлежала курьеру, который привез деньги, вторая, поставленная бампер к бамперу, была Климентовой. Значит, они уже встретились, уже считают деньги. И значит, мне нужно торопиться.

Я опустился на броню машины под собой так, что не спугнул бы даже бабочку, сидящую на моем плече. Потом лег в особой, бесшумной манере. Так, кажется, учили ложиться на пыльную поверхность ниндзя, разумеется, на специальные ребристые прокладочки, чтобы не оставлять следов. Но у меня не было прокладочек, я просто не хотел звякнуть по металлу каким-нибудь из своих выступающих углов. Даже на ощупь мягким, например, поверхностью плеча. От незапланированных ошибок в своих действиях я защитился пенорезиной, обильно обработав ею одежду, оружие и инструменты, разумеется, в тех местах, где это не мешало ими пользоваться.

Открутил крепежные болтики обтекателя ментальной антенны, потом поднапрягся и аккуратно сдвинул его в сторону сантиметров на двадцать, больше мне и не требовалось.

Ментальная антенна – такая хитрая штука, которая теоретически способна почувствовать все происходящее с любым живым объектом, даже, кажется, с иными растениями, на сотни метров вокруг. Но в относительно узком секторе и в строго заданном направлении. Сейчас она была нацелена на купол ресторанчика, и следовательно, я находился в ее мертвой зоне. А датчики кругового сканирования броневика как раз этот верхний конус, из которого я и подобрался, тоже не трогали, отчасти потому, что это было не нужно в городских условиях, а еще, чтобы не создавать наводок на тонкие приборы Самойлова.

Осмотревшись еще раз, на всякий случай я восстановил дыхание – оказалось, что последние полторы минуты я не дышал, стараясь делать свое дело и тихо, и быстро, и как бы незаметно даже для себя. Успокоившись, я вытащил из-за спины баллончик с газом. К его выходной горловинке с краном уже был припаян пластмассовый мундштук, переходящий в тонкую, почти капиллярную трубочку из реактоэтилена сантиметров в пятьдесят длиной. Другой рукой я выволок баллончик с пенорезиной, способной застывать за считаные мгновения и потому вполне удобной как быстроклеящий состав. Я напрыскал за антенной небольшую лужицу и поместил в нее свой баллон с газом. Прикинул на глаз – если антенна начала бы вращаться, баллон, кажется, должен был остаться под нижней кромкой, а значит, ни один оператор внизу, в машине, не почувствует, что наверху, на крыше, что-то не в порядке.

Убедившись, что с этим все более-менее в норме, я взял соломинку в подрагивающие от напряжения пальцы и стал пропихивать ее в дырку, сделанную в броне. В эту же дырку уползали довольно толстые по сравнению с моей трубочкой провода от рессивера антенны, идущие на аппаратуру Самойлова. О том, что в броневике имеется эта дырочка, знали человек пять, не больше, к счастью, я оказался одним из них.

Заглубив трубку на четверть, я полюбовался на свою работу. Сейчас она походила на соломинку, вставленную в очень сложный, навороченный стакан с навороченным же коктейлем. Но главного в этом коктейле еще не было. Чтобы не нервничать больше необходимого, я сделал вид, что не тороплюсь, припенил баллон с газом к броне еще и по бокам, чтобы он держался надежнее. Потом, молясь, чтобы все получилось, чтобы мою капиллярку не передавило где-нибудь, открыл кран на баллоне, надеясь, что он не засвистит.