Толстая бабка повернулась к ним строго на очередной взрыв хохота:

– Чегой-то вы, ребята, разве можно?! На вас, вон, ребятишки смотрят, некультурно! Пьете ведь! А еще летчики!

Ближний к ней чернявый летчик аккуратно допил из кружки, поморщился, отер, не дыша, губы и, сняв меховой шлем с головы, занюхал из него. И только после всего этого посмотрел на бабку голубыми глазами, на которых выступили слезы. Видно, разведено у них было крепко, а может и совсем не разведено:

– Мы, бабушка, если бы за штурвалом выпивали, тогда это было бы некультурно, а в автобусе самое то! Трясет только! У него вот, – он ткнул в товарища, – третий сын родился! А он хотел девку! У него горе, бабушка!

Они рассмеялись. И Белов, и многие вокруг улыбались. Рядом с летчиками в самом углу сидели крепкий мужчина с бородой и светловолосая женщина. В полушубках, с большими рюкзаками на руках. Геологи, подумал было Белов, но, приглядевшись внимательнее, передумал… должно быть, ссыльные. Геологи вели бы себя иначе, скорее уже пили бы вместе с летчиками, а эти старались быть незаметными. И у женщины было нерусское лицо. Покорное и вместе с тем строгое. Почувствовав, что ее изучают, быстро глянула на Белова. Он отвернулся, ясно понимая, что русские так не смотрят, немка, скорее всего.

Перед ним сидел мужик с заграничным, туго набитым портфелем. Он начал вставать, собираясь выйти, Белов посторонился, и они встретились глазами.

– Здравствуйте… – Сан Саныч от неожиданности забыл, как зовут главного диспетчера отдела водного транспорта Стройки-503.

– Здравствуйте, – тот присматривался к Белову, потом подал руку: – Кладько, а вы – Белов, капитан буксира «Полярный».

– Так точно, вы тоже на совещание?

– Ну да, к вашему начальству за тоннажем еду… Вы когда обратно в Игарку? – Кладько, извиняясь, протискивался в сторону двери.

– Месяца через полтора-два…

– Вернетесь, зайдите, подумаем по Турухану, мне Клигман про вас говорил… Там непросто!

К Макарову Белов попал только через неделю. Был уже вечер, невысокий и коренастый начальник пароходства вышел из-за стола, подал руку, разглядывая.

– Ну что, капитан, садись, рассказывай! – он устало опустился за стол и указал Белову место напротив. – Как навигация?

– Сто пятьдесят пять процентов плана! – доложил Белов. Он любил, очень уважал, но и слегка побаивался Ивана Михайловича.

– Как буксир?

– Неплохо, корпус подварили… мне бы винт новый…

– Напиши заявку.

– Вот! – Белов вынул подготовленную бумагу.

Макаров подписал, пошел к шкафу и нашел нужную папку.

– Я смотрел твои чертежи по толканию. То, что ты рисуешь, оно и так понятно, тут пробовать надо, а это время, месяц – не меньше.

– Мой старпом сам видел, как американцы составы по 60 тысяч тонн толкают!

– У американцев и толкачи в 12 тысяч лошадиных сил, а у тебя их триста! – Макаров встал, подошел к большому окну с видом на серый, скованный льдом Енисей, замер, соображая. – Там не так все просто, обойму на нос вы нарисовали, а рули у баржи защитить?! Там кринолины нужны, иначе все изломаете. Надо вам кого-то с хорошим опытом… – он задумался. – Ладно, поглядим, может найдем пару недель на все про все…

Белов кивнул благодарно.

– Как мать, болеет?

– Похоронили. Той весной еще, Иван Михалыч.

– Ну, царствие небесное, прости, забыл. Еще вопросы?

– Я про Михаила Романова хотел спросить, Иван Михалыч, его отец сказал, он арестован, а за что, вы не знаете?

Макаров молчал, не глядел на Белова, потом и совсем отвернулся в окно.

– Мы с ним в одной группе учились, он честный человек! Я могу за него поручиться! Он ничего не мог сделать! – осторожно настаивал Белов.

– Я не знаю, за что он арестован, капитан, и тебе в это дело не надо лезть. Разберутся, если не виноват – отпустят… – он посмотрел на Белова, но в его умных усталых глазах не было прежней уверенности. – Что-то у него по пьяному делу получилось.

– Подрался?

– Да нет вроде, не говорят ничего, – Макаров развел руки. – Что я могу? Идет следствие. И ты не лезь туда. Это тебе мой приказ! Какие еще вопросы?

Он встал, подошел к Белову, пожал руку, строго глядя в глаза:

– Давай, сынок, дел у нас много… Каждый свое будем делать. Даже если ему трудно сейчас, мы ничем не поможем. А толкание осваивайте – миллионы народные сэкономим, если получится.

Белов бодро шел в сторону общежития, думал напряженно обо всем сразу и не отдал честь патрулю. Младший лейтенант окрикнул строго, проверил документы и отчитал снисходительно. Речники, железнодорожники, пожарные… многие ходили в форме и по уставу должны были отдавать честь друг другу и военным, но так мало кто делал, и военные почти никогда их не останавливали. Белов не стал спорить, извинился, отдал честь и двинулся дальше. Настроение было хорошее, хотелось с кем-то поделиться. Между делом вспомнил, что надо съездить к матери на кладбище. Остановился, соображая. На кладбище – это на двух автобусах, полдня уйдет.

Темнело. Из дверей заведения вышли шумные подвыпившие работяги. Телогрейки нараспашку, шапки вкривь, морды красные, спорили о чем-то. В этой пивной они с Мишкой однажды чуть не попались каким-то блатным. Те без очереди полезли за пивом, Сан Саныч не пустил, пошли разбираться на улицу… Из техникума было немало ребят, и многие громко возмущались, а на разборки никто не вышел, только Мишка, который помалкивал. Блатные были с ножами, базарили на повышенных, оглядывались по сторонам, чтоб, типа, без свидетелей, пугали… Белов с Мишкой встали к стене, не уступали, и как-то стало затихать, один урка, кто поглавнее, убрал нож:

– Харэ, притырились все! – и, снисходительно оскалившись на Мишку, произнес сквозь фиксы: – Правильный ты, керя, но залупился не по делу – где они, твои корешки дешевые? Тебя не пялят, ты не корячься!

Этот лагерный принцип – тебя не «гребут», ты не корячься! – частенько потом вспоминался. Многие им пользовались. Только не Мишка.

Сан Саныч зашел в пивную. У них в Игарке разливного не было, да, собственно, никакого не было, только на проходящем пассажирском пароходе можно было выпить. А тут было и «Жигулевское», и «Бархатное». Он взял большую кружку «Жигулевского». Народу было не очень много, за соседним столиком стоял пожилой мужик с фанерным чемоданом у ног. Лицо худое, вокруг не смотрел, пиво пил с баранкой. Отламывал в кармане кусок, осторожно, не роняя крошек, клал в рот и неторопливо, вдумчиво запивал. Освободившийся зэк или ссыльный, – понял Сан Саныч и отпил глоток. Пиво было хорошее. Он пил и думал о Мишке. Слова Макарова о том, что идет следствие, давали надежду.

На выходе из пивной, его окликнули:

– Белов! Сан Саныч!