– Направляем на бункер, – тихо проговорил Кузьмичев, – разгоняем, как следует, и падаем!

Переверзев, Сегаль и здоровенный ополченец по имени Остап кивнули – их лица смотрелись зеленоватыми пятнами в свете лун.

– Пошли!

В десять рук ракетный катер развернули, нацеливая на бункер – так, чтобы брандер прошел между рядами штурмовиков и истребителей, и взяли разгон. Бегом домчались до невидимой границы охраняемой территории и шлепнулись на гладкий шлак пустоши. Катер летел дальше сам, двигаясь со скоростью велосипедиста.

Едва его заметили флипы, как над полем поднялся отвратительный зудящий свист, все зеркала повернулись, высвечивая катер, а из бункера выползла парочка себум со странными агрегатами в щупальцах-хваталищах.

– Отползаем! – прошипел Кузьмичев и повернул к лесу, то и дело оборачиваясь назад.

Себумы выстрелили, но не попали. Однако катер, никем не подталкиваемый, замедлил движение и остановился, почти уткнувшись носом в бункер.

Шипя и пересвистываясь, вескусиане обошли ракетный катер, и один из них выгнул переднюю часть туши вверх, цепляясь хваталищами за крышку люка. Люк резко распахнулся, окатывая себум вязкой жидкостью, а на счет «три» рванула граната…

Слабый отсвет мигнул из кабины, а в следующую секунду катера не стало – огромное облако огня вспухло на его месте, разрывая борта, утопило в жидком пламени ближние штурмовики, развалило бункер и загудело, заревело, огненным валом расходясь в стороны.

Пламя было таким ярким, нагоняло такой жар, что за пляской протуберанчиков не замечались горящие туши себум, пылающие машины.

С визгом выкатывались живые рогатые шары и лопались, мигом сдуваясь и прекращая визжать.

– Так вам и надо, – выцедил Сегаль.

– Свиньи… – бросил Остап.

Грохнул взрыв. Из озера огня кверху восклубился султан светящегося дыма.

– Одним штурмовиком меньше!

– Сегаль! Обработайте гранатами дальний край, цельтесь в дюзы!

– Щас мы!

– Остальные за мной! Патроны беречь!

Кузьмичев, пригибаясь, побежал влево, огибая очаг возгорания. Навстречу выплыл флип, но ополченцы-хомо справились с вескусианином по-своему – руками развернули прозрачную сферу, как давеча ракетный катер, и направили ее в огонь. Себума поспешила выбраться, но не успела – рядом вспух столб огня, разрывая раскаленный истребитель, и флип раскололся, роняя дозорного в пламя. Себума завизжал (или завизжала?), катаясь в огне и распухая в шар, похожий на морскую мину. Переверзев не пожалел пули и пробил рогатую сферу – разогретая жижа ударила изнутри смердящим фонтаном.

Пожар начал затухать, в озере пламени образовывались темные островки гари, но тут Сегаль добавил огоньку – с края аэродрома донесся грохот. Пламя взрыва располовинило штурмовик или истребитель, видно было плохо. Рядом вспух огненный шар, подкидывая кверху еще одну машину, разваливавшуюся на куски.

– Пошли! – гаркнул Кузьмичев и помчался к бункеру.

В груде раскаленных пластконструкций никто уцелеть не мог, но группа себум спаслась-таки – особей десять, с черными пятнами ожогов на коричневой ложнокоже.

С чувством глубокого удовлетворения Кузьмичев нажал на спуск, посылая короткие очереди. Его поддержали из десятка стволов, дырявя ненавистные туши, терзая их горячими кусочками металла.

Себума во флипе попыталась оказать сопротивление, прыснув лучиками из навесных лазеров, резанув Остапа по руке. Ополченец взревел в ярости, подбежал к сфере сбоку и в упор, держа автомат, как пистолет, одной правой, выпустил очередь. Седьмая пуля вошла в тело вескусианина, забрызгав желто-зеленой гадостью половину пузыря-флипа.

Кузьмичев осмотрел поле боя и довольно осклабился – земляне выигрывали этот раунд!

Бабахнули напоследок два штурмовика. Сиреневым шаром вспух орбитальный бомбардировщик – видать, мезонная бомба завалялась.

Рев пламени стихал, зато четче звучали автоматные очереди, убавляя численность войск противника.

Полковник, держа «калаш» в опущенной руке, прошелся вокруг пожарища, морщась от неприятного запаха и отмахиваясь от жирных хлопьев копоти.

В зеленом свете зари дымились руины бункера, что-то дотлевало в разрушенных машинах, потрескивая и шипя. После грохота и рева битвы Георгию казалось, что над полем нависла тишина. Голоса, звучавшие в отдалении, одиночные выстрелы, шарканье подошв – это не в счет.

Из клубов белого дыма вынырнул Виштальский. Закашлялся, сгибаясь в поясе.

– О-ох… – скривился Марк. – Ну и вонь…

– Пустяки, дело житейское. Зато мы их сделали.

– Это – да! – сразу воспрял капитан.

Земляне медленно сходились с разных концов, переглядывались, улыбались друг другу.

– Ну что, ребятки, – усмехнулся Кузьмичев, – поздравляю вас. Мы победили.

– Ур-ра-а-а! – заорали ребятки, вскидывая автоматы.

Кто-то от избытка чувств пустил пару очередей в воздух, но полковник не стал никого распекать за трату патронов. Он и сам устроил небольшой салют.

– Всех прикончили? – спросил он деловито, когда схлынула первая радость.

– Всех! Никого не осталось, только мы!

– Тогда так. Пилоты разбирают уцелевшие аппараты, лучше бомбовозы, в них больше вместится, и – занимаем места согласно купленным билетам. Домой пора!

– Ур-ра-а! – вновь поднялся торжествующий крик, и энтузиазма в него было вложено не меньше.

Кузьмичев подошел к группке своих. Вместе стояли Воронин, Луценко, Сегаль, Саксин, Переверзев.

– Неужто все? – неуверенно улыбнулся Трофим Иваныч.

– Я доктор? Я знаю? – пожал плечами Кузьмичев. – Может, и опять пожалуют. И тогда уж мы все тут ляжем. Или наши с Земли прилетят, и все образуется…

– Машина подана! – закричал Аркадий, дурачась. – Просим пассажиров занять свои места!

Георгий бросил: «Пошли!» и повернул к орбитальному бомбардировщику, двадцатиметровому аппарату, похожему на толстое веретено, сплющенное по продольной оси. В бомбовом отсеке было темно, и Кузьмичев, пользуясь чином координатора в личных целях, устроился рядом с Аркадием. Хоть на экраны поглядеть.

– Летим, голуби войны!

В небо медленно поднимались штурмовики и космоистребители с опаленными огнем бортами. Взлетел и бомбовоз.

– Семь бомбардировщиков, – гордо считал Луценко, – пять штурмовиков, три истребителя. Недурные трофеи, понима-ашь…

Понизу заскользили леса, сменяясь лаковым сверканьем желтых пустошей. Потом равнина вздыбилась горами. Необъятные склоны задирались и задирались кверху, пока не сменились искристыми снежниками. И вот острия вершин скользнули под днище.

Эскадрилья понеслась вниз, как на салазках с горки.