— Поздравляю, госпожа лидер партии, — театрально произнес Рубен.

Ветре проигнорировала протянутую ей руку.

— Он у себя?

Рубен постучал и открыл дверь. Пропустил Ветре вперед, проскочил за ней и закрыл, прежде чем дама с сияющим лицом успела последовать за ними.

Премьер-министр Симон Рибе стоял к ним спиной. Одна рука за спиной, во второй — газета. Казалось, он был сосредоточен на чтении.

— Поздравляю, — сказал он, не оборачиваясь. — Это был единственно правильный выбор. С нетерпением жду начала нашей совместной работы. Я уже сообщил во Дворец об изменениях в правительстве.

Наконец он повернулся.

— Министр финансов, — произнес он. — Угрызения совести всей нации. Правительственный пиетист. Убийца радости. Уверены, что хотите взять все это на себя? Вы будете не первым лидером партии, которого сожрут серые волки Министерства финансов.

Ветре улыбнулась его метафоре.

— Обычно того, кто зовет волков, съедают первым, — ответила она, садясь за письменный стол. — Я на минуту. Через полчаса начинается съезд партии.

— Разумеется, — сказал Рибе, и сел под картиной «Ночная река, проходящая через городской парк». — С большой помпой, как полагается. О чем вы хотели поговорить?

— Об обеде с лидером партии в среду. Я хочу добавить в повестку важный пункт — беженцы и закупка истребителей.

Обед с лидером партии. Как Рубена он бесит. Именно на таком обеде премьер Рибе как нечего делать обвел бывшего лидера партии вокруг пальца. Неформальная беседа, где обсуждаются самые деликатные темы в правительстве. Никаких протоколов, и уж точно никакой фиксированной повестки дня. Рубен так злился, потому что беседа шла с глазу на глаз. Даже ему не разрешали присутствовать.

— Кари Лисе, — ответил Рибе, сложа руки. — Это уже решено.

Ветре тоже сложила руки.

— Моя предшественница была больна. Она даже не сможет прийти на сегодняшний обед. Ей давно следовало подать в отставку. У нее нет ни мандата, ни полномочий изменить договор между нашими партиями. Если вы хотите потратить миллиарды на новые самолеты, я отнесусь к этому с уважением. Но из средств, отведенных на помощь людям, денег вы не получите. Так же, как и с вами, я назначила встречу с новым послом США. Говорят, он тот еще ястреб. Однако он полностью поддерживает взгляд ХНП на этот вопрос. Если мы ограничим средства, выделяемые на беженцев, это ляжет на плечи наших союзников. Поэтому я предлагаю вам приступить к подсчетам, от скольких истребителей нужно будет отказаться, чтобы вам хватило денег хотя бы на несколько.

Да как она смеет, подумал Рубен. Но премьер явно не поддался на провокацию.

— Через десять дней первые самолеты F-35 приземлятся на норвежской земле. Предстоит грандиозное торжество. Посол рассказал вам, что американцы послали свое мощнейшее оружие, чтобы отпраздновать это событие? Авианосец. Болтать этот Родригес умеет, но не встречайте по одежке. Американцам выгоднее, чтобы мы покупали у них истребители и чтобы мы принимали беженцев. — Он сделал примирительный жест. — Ладно. У нас еще будет возможность обсудить это, Кари Лисе. Идите, празднуйте. Будни и так быстро наступят.

Она уже шла к выходу, когда Рибе кашлянул.

— Кстати, позвольте мне похвалить вас за то, как вы справились со злосчастными новостями о вашем внуке и его отце. Эта информация могла бы серьезно вам навредить, если бы все вышло из-под контроля.

Обернувшись, Ветре решительно посмотрела на Рибе.

— Мне нет никакого дела до того, как бы это навредило мне. Но кто-то очень хотел разрушить жизнь Уильяму, чтобы похоронить мою политическую карьеру. Как только я выясню, кто за этим стоит, а я это обязательно сделаю, я раздавлю его как таракана.

Она ушла, и Симон Рибе остался сидеть с кривой ухмылкой на лице.

— Раздавлю его как таракана, — пробормотал он, глядя на Рубена. — Да уж, эта дама за словом в карман не полезет.

Рубен сделал шаг к начальнику.

— Одна птичка нашептала мне, что недавно машина Ветре подобрала на улице одного полицейского. И что ее внук… был предметом обсуждения.

— Вот как?

— Фредрик Бейер. Он руководит расследованием дела Сульру. Один из тех, перед кем вы произносили речь тогда, в замке Акерсхус. Он среди…

— Я прекрасно знаю, кто он такой, — перебил Рибе, закусив губу. — Этот полицейский копается в улье, в который лезть не стоит. Меда там нет. Одни пчелы.

В 04:59 под окнами прошел первый трамвай, и Фредрик проснулся, когда тот остановился на Адамстюен. Уличные фонари начертили косые трапеции на потолке. Он слушал, пока трамвай не исчез вдали. Слушал журчание труб в стене, ветер, завывавший в дымоходе за духовкой в стиле ампир. Ее. Тересе, живущую на Тересгате и лежавшую спиной к нему, сопя носом во время сна. Этой ночью у нее было всего два оттенка — темный и светлый. Светлый рисовал полосу от ушной раковины, вдоль пушка на щеках, к выемке на ключице и руке. Спину Тересе было едва видно, гребень волны и спуск с нее, исчезавшие под одеялом в районе талии. Ему так хотелось прижаться к ней. Почувствовать ее тепло на своей груди, губами коснуться ее шеи, а рукой — ее мягкого живота. Но он не стал этого делать — не хотел ей мешать. Фредрик встал, когда мимо прозвенел следующий трамвай.

Есть что-то интимное в том, чтобы ходить босиком по полу в чужом доме. Фредрик сварил кофе, прочел газету, и, когда стало светать, решился приготовить завтрак. Нашел копченый лосось и яйца для омлета. Перед тем, как налить массу в сковороду, он остановился, изучая фотографии, которые Тересе прикрепила на холодильник. На большинстве из них она с мальчиком, на некоторых — один мальчик.

— Не волнуйся, Ларс у отца. — Тересе надела пижаму, скрутила волосы в узел и улыбнулась. Она была очень красива. — Ну и ну, — сказала она, чуть приподняв тарелку. — Красиво нарезанный огурец и вот это все. Видимо я неплохо постаралась ночью.

Она игриво улыбнулась. Сам Фредрик был не слишком доволен своими ночными стараниями. Удар Сири несколько замедлил его на поворотах.

— Пойду ополоснусь, — сказала Тересе и исчезла.

Они ели в неловкой тишине, когда вдруг она опустила голову, чтобы поймать его взгляд.

— Сколько бы сейчас было… твоему сыну? Фрикку.

Редко бывало, чтобы кто-то задал вопрос напрямую. В последний раз, когда они сидели с Тересе на его кухне, Фредрику удалось избежать его. Теперь же отторжения он у него не вызвал.

— Пятнадцать лет.

— Наверное, странно об этом думать.

Фредрик поборол инстинктивное желание отвести взгляд.

— Да. Знаешь… я на днях был у окон квартиры, где мы когда-то жили. Удинсгате 25, во Фрогнере. Я впервые побывал там с пожара. Я не почувствовал никакой тоски… — Он запнулся. — И все же вернуться туда было приятно.