— Ладно, Касьян, — после короткого раздумья решил он. — Давай спать ложиться. Утро вечера мудренее.

— Как скажешь, боярин, — не стал спорить холоп и ушел во двор.

Андрей скинул поршни, прошелся по горнице, нащупывая мебель, возле постели разделся, полез под одеяло. Вскоре в установившейся тишине он услышал жалобные всхлипывания.

— Что такое? — Матях вылез из-под одеяла, на звук нашел свернувшуюся калачиком татарку. — Ну что ты, Алсу? Хватит плакать…

От добрых слов девушка заскулила еще сильнее.

— О господи. — Андрей поднял ее, прижал к себе. — Ну, перестань.

Нос девушки уткнулся ему под мышку, плечо ощутило прикосновение влажных ресниц, а руки — теплую бархатистую кожу на боках. Ладони скользнули вверх, с боков прикоснувшись к горячим упругим грудям, потом скатились к бедрам, едва прикрытым тонкой тканью. Алсу замерла, перестав плакать. На этот раз руки молодого человека остановиться не смогли и проникли под завязки, ко впадинке между бедер, к густым кудрявым волоскам. Невольница часто задышала, не думая протестовать. Андрей, еще более разгоряченный близостью и доступностью девушки, перестал ломать голову над моральными аспектами конфликта веков, а просто подхватил ее на руки и перенес на свою постель. Татарка, пока не порвали, торопливо развязала веревочку шаровар, откинула их в сторону. Боярский сын, на ощупь исследовавший ее тело, снова прикоснулся к кудряшкам, услышал испуганный стон и без дальнейших колебаний проник в зовущее лоно.

Юная невольница оказалась отнюдь не девственницей, и на похотливое желание своего господина она отвечала с такой страстностью, что погасила последние проблески совести в душе посланца из будущего. Матях полностью предался наслаждению, целуя губы рабыни с таким же пылом, словно это была царица всего мира.

Впрочем, в эти минуты он никакой разницы не ощущал…

* * *

Утром выяснилось, что невольница спит у него на груди, положив голову на сердце, а темные косички разметав по сторонам. Немного поколебавшись, боярский сын не стал будить ее грубым окриком вроде «Рота, подъем!», а подтянул подушку, переместил голову татарки на нее, потом осторожно выбрался и стал одеваться.

— Мама, я только до дойки, — отчетливо произнесла Алсу, подгребая подушку под себя. — Мама, такой сон смешной…

Царапины на ее шее покрылись темной корочкой, которая местами успела потрескаться. Наверное, через недельку заживут, а через две и вовсе затянутся.

«Все-таки страшные дуры эти бабы, — покачал головой Матях. — Из-за чего свары устраивают?» Ладно, на «гражданке», еще до армии, пытались его делить, хотя понятно было: гуляет просто парень, к службе готовится. Да и сами ничего серьезного не предполагали — отрывались по молодости, прежде чем во взрослую жизнь войти. Пьянки-гулянки, турпоходы-рыбалки. Побаловались и разошлись, всем новых впечатлений хочется. Но вот чего эти девки передрались? Как будто не ясно, что и невольница никуда по своей воле не денется, и с девкой дворовой у боярского сына ничего серьезного быть не может. Попариться вместе в баньке — это одно. А уж коли планы на будущее строить — то тут и отношения, и чувства должны куда сильнее быть.

— Как там Прасковья? — вспомнил Матях. — Вроде приехать обещала… — Он попытался вспомнить ее очи, стыдливый румянец, что не покидал щек во время разговора. Но вместо этого перед глазами всплыли густые клубы пара, рыхлое Варино тело.

Интересно, а боярская племянница с кем моется?..

— Тьфу, — мотнул головой молодой человек, отгоняя невесть откуда вползшую мысль. — Прасковья девушка скромная, не то что эти…

— Мама, еще чуть-чуть… — пискнула татарка.

— Да спи, спи, черт с тобой, — разрешил Андрей, опоясываясь ремнем. — Бед для тебя еще вдосталь найдется. А я пойду, кваску попью. Что-то в горле пересохло.

Лукерья уже успела растопить печь, ставила в обширное жерло топки глиняные горшки и чугуны.

— Это ж куда тебе столько жратвы? — удивился Матях.

— Так не ты один кушать любишь, батюшка Андрей Ильич, — рассмеялась женщина. — Травы ноне, почитай, и нет совсем, а коровка, да овечки, да куры, да лошадки ваши все пожевать хотят. Я уж про хряка не говорю, этого резать пора. Хватит нам кабана потчевать, теперь его очередь.

— Да, осень, — согласился боярский сын, выискивая на столе знакомую емкость. Хоть Лукерья на него не окрысилась, и то слава Богу. Интересно, почему ей Варвара зенки не выцарапала, когда вместе спину ему терли?

— А кончился квас, Андрей Ильич, — угадала его желания женщина. — Новый не добродил еще. Могу сыта дать, вчера ввечеру мед развела.

— Давай, — кивнул Матях, попил меду, отер рот, ощутив над губою непривычно длинный пушок. Надо же, усы отросли! А он, когда в учебке бриться заставляли, думал, что глупость это, нечего пока брить.

— Щекотится? — поинтересовалась хозяйка.

— Хочешь попробовать? — не удержался от ехидства Андрей. — Как-нибудь в другой раз. Пойду постреляю. Как Касьян поднимется, пусть тоже выходит.

Подойдя к вчерашнему рубежу, Матях остановился, подумал, но дистанцию пока увеличивать не стал: сто метров и для «калаша» вполне достойная отметка. На таком расстоянии из него еще не всякий в мишень попадет. Нужно сперва руку твердо набить, а уж потом класс показывать. Андрей достал стрелу, поднес к глазам. После сотен выстрелов оперение изрядно повылезло, бока древка оцарапались, но примотанный тонкой льняной нитью наконечник держался прочно. Ладно, еще на несколько дней хватит, а уж потом он попробует новые сделать. Андрей наложил стрелу на тетиву, перевел взгляд на ощипанный рыжий хвост, натянул лук…

— А-а-а!!!

Стрела, вырвавшись из руки, с шелестом прорезала воздух и впилась в кол далеко в стороне от цели, а боярский сын, чертыхаясь, побежал к дому.

— Ну, что еще?!

— Да случайно она, служивый… — примирительно сказал Касьян, зачем-то заправляя «отсохшую» руку за пояс. Алсу, скрючившись, лежала на полу, держась за ступню, Лукерья невозмутимо шуровала в печи ухватом.

— Что случилось?

— Да чугунок с пареной репой уронила, — пожала плечами женщина. — А эта узкоглазая ногу подсунула.

— Она меня котлом, — по-татарски пожаловалась девушка. — Со всей силы.

— По ноге?

— Да!

— Вы тут все с ума посходили, — сплюнул Матях. Он понял, что разобраться в произошедшем все равно не сможет. Хотя бы потому, что со всей силы чугунком по ноге ударить нельзя. По голове еще можно, но по ноге — затруднительно. Однако и в то, что чугунок просто так грохнулся невольнице точно на ногу, он тоже не очень верил.

— Значит, так. Ты, Алсу, ползи в комнату и лежи там. Ты, Лукерья, — перешел он на русский язык, — скажи Ждану, чтобы брал весь мед, что у него есть, и вез в усадьбу. Илья Федотович в Москву собрался ехать, с собой повезет. А ты, Касьян, давай-ка сумы собирай. Пообедаем, да и поедем.