12-тысячный гарнизон Моонзундских островов. Положение усугублялось германским шпионажем, принявшим широкие размеры, а также царившими среди определенной части матросов революционно-пораженческими настроениями.

Русские войска на суше были представлены несколькими по-луразложившимися пехотными полками, охваченными волнениями, а так же морскими командами береговых артиллерийских батарей. На батареях матросы-артиллеристы не горели особым желанием идти в бой. Флотское прикрытие островов было также весьма слабым, так как даже после углубления дна на фарватере в восточной части архипелага в Рижский залив могли войти только легкие силы, подлодки и устаревшие броненосцы. Единственным преимуществом оборонявшихся были минные заграждения в заливе, прикрывавшие проливы между островами и основные фарватеры, где было выставлено около одиннадцати тысяч мин.

Битва за Моонзунд в октябре 1917 года в военно-морской истории России стоит особняком. Дело в том, что это последнее морское сражение, которым командовали царские адмиралы, и первое сражение, в котором командовали матросские комиссары и судовые комитеты кораблей и воинских частей. Разумеется, что такое разделение власти предопределило как ход самого сражения, так и его исход.

Своеобразным прологом к будущему сражению стал, казалось бы, заурядный по своим масштабам эпизод. 13 сентября 1917 года в Ирбенском проливе подорвался на мине посланный на разведку эскадренный миноносец «Охотник». Командир, офицеры, унтер-офицеры и матросы георгиевские кавалеры не пожелали оставить эсминец и вместе с кораблем пошли ко дну, предоставив свои места в шлюпках молодым матросам. Вместе с офицерами погибли матросы-большевики, матросы-эсеры и матросы-анархисты. Погибли так, как погибали их деды и прадеды, смело глядя смерти в глаза. Геройская гибель команды «Охотника» произвела большое впечатление на офицеров и матросов Балтийского флота. Казалось, что не было этих страшных последних революционных месяцев и моряки Балтики снова вместе сражаются против общего врага....

Однако революция все же давала себя знать. Практически одновременно с подвигом «Охотника» матросы новейшей подводной лодки «Кугуар» отказались выходить на боевые позиции, сославшись на неисправности. Команда готовящейся к боевому походу канонерской лодки «Хивинец» фактически бойкотировала судовые работы. По этой причине небольшой ремонт, который раньше проводился силами команды, пришлось передавать мастерским.

Если матросы почти откровенно своевольничали, невзирая на боевую обстановку, и могли не выполнить приказов своих офицеров, у командиров кораблей была другая проблема — судкомы то и дело вмешивались в вопросы командования кораблями. Что касается адмиральского звена, то в их оперативные распоряжения вмешивались уже представители Центробалта.

Кроме этого, к осени 1917 года резко упал уровень профессиональной подготовки всех категорий личного состава. Командиры кораблей единодушно отмечали, что к осени 1917 года на кораблях Балтийского флота были практически уничтожены высокопрофессиональные кадры кондукторов и сверхсрочнослужащих, а заменившая их молодежь имела недостаточную подготовку. А офицеры и адмиралы отдавали приказы с оглядкой на судкомы и Центробалт — события февраля 1917 года были еще слишком свежи в их памяти.

В советской литературе, даже в энциклопедиях, утверждалось, будто Балтийским флотом в Моонзундском сражении командовал некий мифический «большевистский комитет». Это, разумеется, глупость и неправда. Даже дюжина матросов не сможет командовать в бою крейсером, не имея соответствующего образования и опыта. В ряде случаев члены комитетов в чем-то помогали офицерам, в других случаях, наоборот, только мешали. В конечном счете это во многом определялось личностными качествами конкретных членов судовых комитетов. Если там оказывались нормальные, адекватные матросы, то они стремились сделать все возможное для общей победы. Если же в судком входили левацки настроенные люмпены, ждать от них помощи не приходилось. Председатель Центробалта П.Е. Дыбенко в те дни писал о деятельности судовых комитетов кораблей на Моонзундской позиции так: «В комитетах собрался народ хороший, стойкий, но ведь утопят корабли». Как здесь не вспомнить августовскую телеграмму Центробалта: «Ссылки офицеров на скорые бои с немцами считаются попытками уйти от ответственности за события вокруг Петрограда». Тогда центробалтовцам казалось, что петух их не клюнет, но он клюнул!

Корабли, все время находившиеся на передовых позициях в районе Моонзунда, считались не слишком надежными в революционном отношении, а потому для приведения их в должный вид туда была послана известная левая эсерка Мария Спиридонова. Настроена М.А. Спиридонова была решительно. Выступая на кораблях, она вещала: «Товарищи, не верьте вашим офицерам, следите за ними и если заметите что-нибудь, уничтожайте их».

Свою «ложку дегтя» в ход событий внес и председатель Центробалта П.Е. Дыбенко. В «Записках последнего морского министра» контр-адмирал Д.Н. Вердеревский пишет: «О подготовке операции по захвату островов знали заранее. Получили необходимые данные и от британского Адмиралтейства. Несколько раз встречался с Развозовым, приезжал ко мне и Черемисов (генерал-лейтенант В.А. Черемисов — главнокомандующий армиями Северного фронта. — В.Ш. но они уже не обладали всей властью, хотя некоторые действия по защите островов провели. Две дивизии, расквартированные на Эзеле и Даго, не спеша возводили новые укрепления, а флот даже не успел выставить минные заграждения на угрожаемых участках. Балтийский комитет, где опять заправлял Дыбенко, запретил выпускать любые суда без приказа комитета». Разумеется, что когда всерьез запахло порохом, Дыбенко предпочел уйти в тень и о своем идиотском запрете уже помалкивал, но дело свое он сделал и судкомы уже вовсю в боевой обстановке «качали права» перед командирами кораблей.

В реальности всей Моонзундской операцией от начала и до конца руководил штаб Балтийского флота, во главе с командующим флотом контр-адмиралом А.А. Развозовым и командующим морскими силами Рижского залива вице-адмиралом М.К. Бахиревым. На своих местах находились и все офицеры.

В Комитете морских сил Рижского залива большевики решающего влияния вообще не имели. Наибольшим влиянием в комитете пользовались левые эсеры, за ними шли анархисты. Большевики занимали лишь третью позицию, наиболее популярным из них был член Центробалта А. Тупиков. Сам комитет располагался на линейном корабле «Слава».

Вообще, в расстановке политических сил в матросских комитетах Балтийского флота в тот период наблюдалась весьма любопытная тенденция. В боевых, реально воюющих соединениях кораблей и в боевых береговых частях большевики, как правило, никакого влияния не имели. Зато их влияние резко возрастало по мере отдаленности от линии фронта. Это объясняется, прежде всего, пораженческой позицией РСДРП(б). Для реально воюющих матросов такая позиция была неприемлема, как откровенно трусливая, но для их собратьев в тылу она, наоборот, была удобна, т.к. оправдывала их нежелание воевать. Такая расстановка политических приоритетов сохранится на Балтике до самой Октябрьской революции.

В контексте нашей темы необходимо еще раз вернуться ко 2-му съезду Балтийского флота, начавшему работу 25 сентября в Гельсингфорсе на яхте «Полярная звезда». На четвертый день съезда, когда проголосовали почти все резолюции, в президиум передали записку о наступлении немцев на Моонзунд. Заседание прервали «ввиду уяснения угрозы», а П.Е. Дыбенко