Когда она на дрожащих ногах выбралась из дома и заперлась в машине, то первым делом позвонила Улофу.

— Вы его взяли? — спросила она. — Вы взяли Ивана Хедлунда?

— Нет, мы…

— Вот дьявол!

— Не ругайся, — сказал Улоф. — И дай договорить.

— Не говори мне, черт подери, чего мне делать и чего не делать!

— Мы выехали к нему, но его не оказалось дома.

— Наверное, потому, что вы опоздали, а он тем временем охотится за мной.

— Что?

— Я говорю, что он охотится за мной! — отрезала Чарли и, прежде чем Улоф успел спросить у нее подробности, она закричала, что они должны немедленно найти его — пока еще кто-нибудь не пострадал.

После этого она швырнула телефон на пассажирское сидение. Взгляд упал на тетрадку, обнаруженную под матрасом у Франчески. Чарли хотела прочесть ее в спокойной обстановке. Заведя машину, она умчалась из Гудхаммара, поглядывая в зеркало заднего вида с интервалом в несколько секунд. Похоже, ее никто не преследовал.

Пятнадцать минут спустя она свернула на дорожку, ведущую в Люккебу. Выбравшись из машины, она долго прислушивалась, не раздастся ли со стороны большой дороги шум мотора. Но до нее доносились только чириканье птиц и шелест ветра в кронах.

Табличка с надписью «Люккебу» почти совсем вросла в землю. Когда Чарли взялась за нее, чтобы вернуть на место, кусок сгнившего дерева оторвался и остался у нее в руках. Тогда она бросила эту затею и пошла к дому. Этим летом, когда она впервые побывала здесь — впервые с четырнадцатилетнего возраста, — нервы у нее были напряжены до предела. Ей мерещились образы той ночи — Бетти, полулежащая на макияжном столике, жужжащие вокруг ее тела мухи, бессмысленные попытки вернуть ее к жизни.

Ей пришло сообщение. Микке писал, что Ивана забрали для допроса. Чарли набрала его в тот момент, когда наклонилась у крыльца, сложенного из поддонов, достала из битого терракотового горшка ключ и отперла входную дверь. Микке не отвечал.

В прихожей было темно, Чарли пришлось снова включить фонарик в мобильнике. Только войдя на кухню, она заметила, что что-то не так. На старом кухонном столе стояло несколько пустых бутылок из-под вина. Когда она покидала дом летом, все здесь было по-другому. Она точно помнила, что выставила все пустые бутылки на крыльцо. Здесь кто-то побывал. Может быть, он и сейчас здесь. Долго-долго она простояла неподвижно, прислушиваясь, но до нее доносилось лишь обычное потрескивание, знакомое с детства. Может, она все же сама не убрала бутылки? Просто собиралась это сделать, а потом забыла?

Разыскав свечи, Чарли зажгла их. Потом открыла тетрадку с заголовком «Провалы во времени» и начала читать. С каждой страницей она все глубже погружалась в мир Франчески.

«Доктор Нулан говорит, что человеческая память ненадежна и изменчива. Она может пропадать, поддаваться манипуляциям и выдавать ложные воспоминания, а если добавить такие вещи, как транквилизаторы, алкоголь и наркотики, то она, ясное дело, становится еще более ненадежной. Вывод: мои воспоминания о вечере, когда происходил осенний бал, не обязательно соответствуют действительности. Желтая роза, мокрая одежда компании с королевскими именами… все это может оказаться пьяным угаром, обманом зрения, галлюцинацией. И как бы я этого ни желала, говорит доктор Нулан, я не могу вызвать события из забвения. Я не могу заполнить пробелы. Это комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли. Поэтому вместе того, чтобы мучить себя, пытаясь вспомнить, мне следует подумать о чем-то другом, считает доктор Нулан. Мне надо позабыть обо всем.

Я хотела бы сказать доктору Нулану, что забывание — комплексный процесс, которым невозможно управлять усилием воли».

Далее следовал абзац, который раз и навсегда дал понять Чарли, что ночные визиты с Бетти в Гудхаммар происходили в реальности:

«Сегодня ночью в дверь постучали. Я слышала, как мама разбудила папу. Слышала, как он сбежал вниз по лестнице, слышала плач женщины и его гневный голос: «Уходите отсюда!» Когда я выглянула в окно, то увидела женщину с маленьким ребенком, удаляющуюся по аллее».

Слова были написаны мелко и неразборчиво. Франческа, похоже, мало заботилась о связности текста. Посреди рассказа о ночной прогулке в своей школе она вставляла стих, который прочел ей Поль:

Раздался легкий щелчок. Чарли, прекрасно знавшая дом, мгновенно определила, что это. Входная дверь. Кто-то вошел. Чарли вскочила и кинулась к ящику с приборами, из которого выхватила первый попавшийся под руку нож.

— Стоять! — крикнула Чарли силуэту в прихожей. — Не шевелись. Выйди вперед, чтобы я увидела тебя.

— Я не могу выйти вперед, если мне при этом нельзя шевелиться, — произнес девический голос.

Чарли опустила нож.

— Сара? — воскликнула она. — Что ты тут делаешь?

— Прости меня за вино. — Сара кивнула на пустые бутылки на столе. — Но в подвале и земляном погребе оставалось еще так много и…

— Забудем о вине, — ответила Чарли.

Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. При свете свечей лицо Сары казалось белым.

— И за то, что я пробралась в твой дом.

— Ничего страшного, — ответила Чарли. — Даже хорошо, что от него есть хоть какая-то польза.

— Приятно иметь такое место, где можно побыть одной.

— Понимаю.

Чарли положила ладонь на руку Сары, лежащую на столе.

— Папа умер, — проговорила Сара.

— Я слышала. Очень тебе сочувствую.

— Наверное, я психопатка. Я ничего не чувствую.

— Ты в состоянии шока. У тебя была возможность с кем-нибудь поговорить?

Сара покачала головой.

— Дома сейчас моя тетушка, но я не хочу с ней разговаривать — ни с кем не хочу. У тебя найдется сигарета?

Чарли кивнула, достала пачку и протянула девочке сигарету. Наклонившись вперед, Сара прикурила от горящей свечи. Чарли сделала то же самое.

Некоторое время они молча сидели и курили.

— Однажды мы поехали с ним в Стокгольм, — сказала Сара. — Мы с папой. Мама отвезла меня на станцию, где мы должны были встретиться. Это было тогда, когда я еще жила неделю у папы, неделю у нее — до того, как она свалила. Папа шел нам навстречу по перрону, шатаясь, и на нем были огромные очки — знаешь, такие смешные очки, как у клоуна. Он и мне такие же купил.