— Я ни о чем не думаю, но я не могу спать.

— Вы продрогли, съежившись в своем плаще, с камнем под головой. Мне самому не намного лучше, но тут хоть не дует из расщелины в скале. Было бы разумно согреть друг друга своим теплом.

— Мне не холодно.

— Я предлагаю это, потому что ночевал в горах и кое-что понимаю, — сказал он. — Самые холодные часы наступают перед рассветом. Это неразумно — сидеть одной. Идите сюда и прислонитесь ко мне, спиной к спине, и тогда спите, если хотите. У меня нет ни намерения, ни желания вас тронуть.

Мэри отрицательно тряхнула головой в ответ и стиснула руки под плащом. Она не могла видеть его лицо, так как Фрэнсис Дейви сидел в тени, повернувшись к ней в профиль, но девушка знала, что он улыбается в темноте и смеется над ее страхами. Мэри замерзла, он прав, и ее тело жаждало тепла, но она не станет искать у него защиты. Руки у нее онемели и ноги утратили чувствительность, — казалось, будто она вросла в гранит и тот крепко держит свою пленницу. Она то проваливалась в дремоту, то пробуждалась, и вдруг викарий вошел в ее сон — гигантская, фантастическая фигура с белыми волосами и глазами, которая касалась ее горла и шептала ей что-то на ухо. Мэри оказалась в новом мире, населенном созданиями, подобными ему; раскинув руки, они преградили ей путь; и тут она опять проснулась, ледяной ветер дунул в лицо и вернул девушку к реальности. Ничто не изменилось — ни темнота, ни туман, ни сама ночь, и времени прошло всего лишь шестьдесят секунд.

В эту ночь она бродила с Фрэнсисом по Испании, и он срывал ей чудовищные цветы с пурпурными головками, все время насмешливо улыбаясь; а когда Мэри отшвырнула их от себя, они повисли у нее на юбке, как усики растений, и поползли к шее, сжимая ядовитой, смертельной хваткой.

Затем она ехала рядом с ним в экипаже, приземистом и черном, как жук, и стенки надвинулись на них обоих, стискивая их вместе, выдавливая жизнь и дыхание из их тел, пока оба они не сделались плоскими и изломанными обломками и так лежали друг на друге, паря в вечности, как две гранитные плиты.

Затем Мэри окончательно пробудилась от этого сна, ощутив ладонь викария на своих губах, и на сей раз это была не галлюцинация, а жестокая реальность. Она дала бы ему отпор, но он держал девушку крепко и хриплым шепотом велел вести себя тихо.

Священник завел ей руки за спину и связал их ремнем, неторопливо и не грубо, но с холодной и спокойной решимостью. Он стянул Мэри руки надежно, но не больно и просунул палец под ремень, чтобы убедиться, что тот не натрет ей кожу.

Девушка лишь беспомощно наблюдала за ним, глядя ему в глаза, как будто таким образом могла проникнуть в его мозг и понять, что он замыслил.

Затем викарий вынул платок из кармана пальто, свернул его и засунул Мэри в рот, завязав концы на затылке, так чтобы она не могла ни говорить, ни кричать. Ей оставалось только лежать, ожидая следующего хода в игре. Закончив, он помог девушке встать, ибо ноги ее были свободны и она могла идти, и отвел за гранитные валуны к склону холма.

— Мне приходится это делать, Мэри, ради нас обоих, — сказал он. — Когда прошлой ночью мы отправились в эту экспедицию, я не принял во внимание туман. Теперь если я проиграю, то лишь из-за этого. Прислушайтесь, и вы поймете, почему я связал вас и почему ваше молчание все-таки может нас спасти.

Викарий стоял на самом краю, держа ее за руку, и указывал вниз, на белый туман под ними.

— Слушайте, — повторил он. — У вас слух, должно быть, острее моего.

Теперь Мэри поняла, что, должно быть, проспала дольше, чем думала, потому что темнота над их головами уже рассеялась и наступило утро. Облака были низкие, они двигались по небу, переплетаясь с туманом, а на востоке слабый отсвет возвещал появление бледного, нерешительного солнца.

Туман еще не рассеялся и укрывал пустоши внизу, как белое одеяло. Девушка посмотрела туда, куда указывала его рука, но не увидела ничего, кроме дымки и мокрого вереска. Затем она прислушалась, как он велел, и издалека, из-под белого покрова, донесся звук, напоминавший плач или зов. Сначала он был слишком слаб и почти неразличим, он казался необычайно высоким, непохожим на человеческий голос. Звук приблизился, тревожно разрезая воздух, и Фрэнсис Дейви повернулся к Мэри. На его ресницах и волосах по-прежнему лежал белый туман.

— Узнаете? — спросил он.

Девушка посмотрела на него и покачала головой; она не знала, что ему ответить, даже если бы могла говорить. Мэри никогда прежде не слышала такого звука. Тогда викарий улыбнулся медленной мрачной улыбкой, которая прорезала его лицо, как рана:

— Я слышал как-то раз, но совсем позабыл, что сквайр из Норт-Хилла держит свору охотничьих собак. Очень скверно для нас обоих, Мэри, что я совершил такой промах.

Мэри все поняла и, внезапно осознав, что означает этот далекий шум, взглянула на своего спутника. В глазах у нее был ужас. Затем она перевела взгляд на лошадей, стоявших по-прежнему спокойно у каменных плит.

— Да, — сказал викарий, следя за ее взглядом, — мы должны отвязать их и согнать вниз, на пустошь. Теперь они нам уже не помогут, а только приведут к нам собак. Бедный Беспокойный, ты чуть снова меня не выдал.

Мэри с тоской смотрела, как ее спутник отвязал коней и подвел их к крутому склону холма. Затем он нагнулся к земле, набрал камней и стал швырять их в животных, так что лошади, скользя и спотыкаясь, ринулись вперед сквозь мокрый папоротник, а поскольку камни продолжали сыпаться на них градом, они, повинуясь инстинкту, бросились вниз по крутому склону холма, храпя от страха и разбрасывая копытами камни и комья земли, и наконец исчезли из виду, поглощенные белым туманом. Лай собак теперь приблизился, тревожный и настойчивый, и Фрэнсис Дейви подбежал к Мэри, на ходу срывая с себя длинное черное пальто, которое путалось у него в коленях, и бросив шляпу в вереск.

— Скорей, — сказал он. — Друзья мы или враги, но опасность сейчас угрожает нам обоим.

Мэри карабкалась вверх по склону среди валунов и гранитных плит; викарий поддерживал ее, потому что связанные руки мешали ей двигаться. Они пробирались среди расщелин и скал, по колено