– Ты же чувствуешь разницу, правда, Джина? Теперь меня там почти нет. Я поддерживаю существование этой оболочки, но она пуста. Знаю, что ты не можешь с этим согласиться, но для меня все так и есть.

Она отпустила его руку и поднялась с колен, упрямо качая головой.

– Нередко после бурной ночи ты бывал и в худшей форме. Думаешь, для меня в новинку наблюдать, как ты без сознания валяешься на полу?

После этих слов она резко повернулась и направилась к подъемнику.

Марк повернул ей вслед объектив камеры.

– Джина.

Та остановилась, вполоборота.

– Что?

– Я ведь говорил, что нахожусь теперь здесь. Разве нет?

Подбородок Джины чуть опустился, будто она кивнула. Но после этого она тут же вышла за дверь.

Тогда он вернул объектив в прежнее положение и полностью погрузился внутрь себя.

* * *

Он бежал по летному полю к цеппелину вслед за Каритой. То ли расстояние было обманчивым, то ли его точка наблюдения снова рассинхронизировалась с происходящим. Он все никак не мог скоординироваться как следует. Интересно, как бы Джина поступила в подобном случае? Он бы спросил прошлой ночью, но только вот возможности не представилось. Правду сказать, и мысль такая ему тогда в голову не пришла. Теперь он ощущал только, как сильно колотится сердце, будто хочет окончательно выпрыгнуть из груди, причем не только от симуляции бега, хотя и ноги бежали, и руки активно работали на отмашку.

Вдруг цеппелин осветился изнутри, и замигала четкая надпись: БОЛЬШЕ НАРКОТИКОВ. Гейб застыл на месте и уставился на буквы, не веря собственным глазам. Забавная складывается ситуация. Марли остановилась на лесенке, ведущей в гондолу, а Карита высунулась из дверного проема, пытаясь разглядеть, из-за чего задержка.

– Про-сти-те. Что, собственно, вы тут такое творите?

Он обернулся. Через летное поле к ним шагала Рейна Коппертуэйт с решительным и в то же время озабоченным выражением лица. Боже, он снова отвлекся.

– Значит, в центре всего – любовь, – изрекла Коппертуэйт. Ветерок шевелил ее туго завитые локоны, один из завитков коснулся губ. Она с раздражением отбросила его в сторону. – Любовь и секс, но, конечно, ничего двусмысленного и никакого притворства. Ты – воплощение фантазий, ты должен являть собой предмет желаний для обеих девушек, которые не против делиться между собой. Неплохо. Вышло бы даже лучше, если б удалось ввести в сюжет еще нескольких девиц. Может, все-таки пора подняться в этот цеппелин и заняться делом?

Гейб оглянулся через плечо на Марли с Каритой. Те пожали плечами.

– Давай, залезай, вертун, – сказала Марли и побежала к лесенке, ведущей в гондолу. Гейб последовал за ней, но застыл у самого входа. Карита снова высунулась и спросила:

– Ну, а теперь в чем дело?

– Совершенно не представляю, как выглядит гондола внутри.

– Вызови что-нибудь из базы данных. – С этими словами она ухватила его за шиворот и рывком втянула внутрь.

Прямо в спальню Марка, где он теперь и стоял, глядя на Джину, раскинувшуюся на измятых простынях. Пораженный, он перевел глаза на Марли, но та развела руками и отступила на пару шагов.

– Я тут ни при чем. Сам сотворил – сам и разбирайся.

– Аналогично, – поддержала Карита, придвигаясь ближе к Марли. Позади них появилась дверь, за которой они и исчезли. Пока дверь закрывалась, Гейбу показалось, что он успел разглядеть приборы пилотской кабины.

Джина не просыпалась. Войдя в спальню, Гейб осторожно присел на краешек кровати. Джина пошевелилась.

Вначале всегда кажется, что дела пойдут на лад. Надеешься, веришь в самоотдачу…

Еще одно слово на букву «с»! – презрительно оборвала она.

То есть?

Ничуть не лучше, чем прочие ругательства на эту букву. Неотвязное, как проклятие, слово «самоотдача». Стоит поддаться – и ты вляпался, оно поймало тебя в сети Вселенской Скорби.

Для меня это было больше, чем слово. Не просто сотрясание воздуха. На самоотдаче можно долго продержаться… год за годом. Даже когда кажется, что не стоит больше стараться, все равно держишься, пока в один прекрасный день все не кончается. Больше нечего отдавать, источник иссяк, остался лишь призрак.

Правда? Вроде улыбки Чеширского кота. В один прекрасный день только и остается, что эта улыбка. Но как ни крути – один черт. В итоге мы остаемся при этом слове на букву «с», которое некуда приложить. Разве нет?

Последний Цеппелин. Далеко ходить не надо – скоро прямо у вас в голове!

Джина снова пошевелилась. Губы тронула улыбка. Улыбался ли кто-нибудь во сне из-за него прежде? Неизвестно. Да и сейчас точно сказать нельзя, потому что темно.

Пока не начало светать, Гейб не испытывал особого беспокойства. Но едва занялось утро, его вдруг обуяла странная мысль, что темнота каким-то образом защищала, создавала зону безопасности, своего рода обводной цикл, а дневной свет теперь все нарушит. Тогда он отчаянно потянулся к Джине, а в ней, наверно, пробудился сходный страх. И они уже не могли оторваться друг от друга, сплелись так тесно и жарко, что – Боже – если что-то и могло их защитить от безжалостности света, то это их объятия, их слияние воедино.

Может, это сработало. Когда утихла дрожь, они увидели, что кругом стоит уже день, но чары не разрушились. Поднявшись с постели, они продолжали ласкать друг друга, теперь без лихорадочности дорвавшихся друг до друга подростков, а легко… Будто так и должно было всегда быть. Чуточка сексуальной магии действительно способна сотворить чудо, даже в случайном порту, куда прибило бурей.

В проходящем скором.

Что?

В проходящем скором. Обычно ночью. Неважно, Людовик. Теперь ты знаешь, на что это похоже.

Пол комнаты под ногами заколебался: цеппелин поднимался в воздух, и тут Гейб почувствовал приближение некоей сущности – новой, такой же самостоятельной личности, как и он сам. Он обернулся ей навстречу.

И увидел свое лицо в зеркале ванной комнаты в медицинском отделении. Он наклонил голову к правому плечу, потом к левому. Выглядит как обычно, тут они не наврали. Та же старая башка, только теперь в ней пробуравили восемь дырок, предназначенных для восьми проводов, да еще снабдили коротеньким меню для управления образами. «Наверх». «Вперед». «Назад». «Застыть на месте». «Возобновить». «Закончить». «Сохранить». «Выйти».

При выполнении каждой из команд образы последовательно монтировались: Карита, ЕЩЁ НАРКОТИКОВ, разговор Рейны Коппертуэйт с ним – она на мгновение застыла на месте, потом показала на цеппелин, спальня Марка, Джина, Марли с Каритой закрывают за собой дверь в пилотскую кабину. Вот Джина пошевелилась, и снова ощущение чужого присутствия, только намного сильнее и определеннее, его собственное лицо в зеркале ванной комнаты, понимание, что вся эта мешанина записана на чип, и, наконец, высоко над его «ямой» – потолок, куда он уставился, моргая и пытаясь понять, сможет ли когда-нибудь выстроить все так, как нужно.