– Лиза, вы меня слышите? – американка испуганно смотрела нанее и трясла за плечо. – Снимите наушники. Синхрон уже давно не нужен.

– Да, конечно, – Лиза вздрогнула, огляделась, словнопроснувшись. Металлическая дужка наушников запуталась в волосах, она дернулатак сильно, что вырвала целый клок. На глазах выступили слезы.

– До сих пор болит голова? – сочувственно поинтересоваласьКерри. – Или, может, этот Красафченкофф вас так расстроил? Вы на себя непохожи.

– Да, голова болит. Я, пожалуй, пойду, – прошептала Лиза.

Она дождалась, когда очередной оратор закончит своевыступление, и под вялые аплодисменты пробралась к выходу. В руках она держалапластиковую папку и больше всего боялась, что плотные фотографии сейчасвыскользнут и упадут кому-нибудь на колени.

Подниматься на двенадцатый этаж ей не пришлось. Красавченкосидел в холле и читал русскую газету.

– Елизавета Павловна, я как чувствовал, что больше часа выне выдержите, решил подождать. Хоть вы и назвали меня дураком, я совсем неплохоразбираюсь в людях. А здесь, оказывается, есть русские газеты. Вот довольносвежий номер, всего лишь позавчерашний. Смотрите, какие любопытные новости.Убит ваш коллега, журналист Бутейко. Застрелен ночью в своем подъезде. Выкажется, начинали с ним на одном канале, и даже участвовали в его ток-шоу? Ну,вы совсем побледнели. Что, жаль коллегу?

Лиза, ни слова не говоря, взяла газету у него из рук и струдом разобрала текст коротенькой заметки на последней странице, гдепубликовались криминальные сообщения. В глазах стоял тяжелый красноватый туман.Во всем «Останкино», и, наверное, во всем мире, невозможно было найти человека,с которым ее связывала бы такая давняя взаимная ненависть.

«Я не хотела этого…» – пронеслось у нее в голове.

– Ну что, пойдемте? – широко, приветливо улыбнулсяКрасавченко.

– Куда? – едва шевеля губами, спросила Лиза и бросила газетуна стол.

– Ко мне в номер, кино смотреть. Там, наверное, уже успелиподсоединить к телевизору видео-приставку. Их здесь напрокат выдают. Оченьудобно.

– Что вы несете? Какое кино?

– Вероятно, вы уже догадались, какое. Эротическая мелодрамаиз жизни всеми любимой телезвезды Елизаветы Беляевой.

– Послушайте, Красавченко, или как вас там зовут на самомделе? – Лиза тяжело уселась в кресло и закурила. – Я не собираюсь никуда с вамиидти. Вы мне надоели. – Она положила горящую сигарету в пепельницу, вытряхнуласнимки из папки. Их было всего три. Не глядя, стала рвать их на мелкие кусочки.Это оказалось непростым делом. Бумага была слишком плотной, но Лиза справилась.Через несколько минут перед ней лежали разноцветные блестящие клочки. Онасгребла их в ладонь, встала и выбросила в урну. Красавченко молча наблюдал заней. Она вернулась к столику, загасила свою сигарету, взяла папку и направиласьк лифту. Он остался сидеть.

Граф старался не замечать, как в сытом сонном бездельебезвозвратно уходит драгоценной остаток его молодости. Ирина Тихоновна едвапроходила в дверь и теперь целиком сосредоточилась на своих многочисленныхсложных болезнях, вызванных полнотой. Она даже пристрастилась к чтению, чегораньше с ней не бывало. Сначала в доме появились всякие сонники, травники,сборники рецептов народной медицины. Потом граф заметил на ее туалетном столикеучебник практической магии.

– Меня сглазили, – заявила она, однажды за завтраком, – и язнаю кто.

– Полно тебе, Иринушка, – попытался вразумить ее ТихонТихонович, который гостил у них в ту пору, – что ты бредишь, как простая баба?Лучше вот в церковь сходи, причастись.

– Это не поможет, – решительно покачала головой ИринаТихоновна, – слишком сильное заклятье.

– Перестань ерунду говорить, – поморщился Тихон Тихонович, –ты кушай меньше. Старайся сдерживать себя.

– Я и так без сил. Нужно совсем другое.

– Что же? – поинтересовался граф.

– Тебе, Михаил, не скажу, – она сверкнула на мужа маленькимичерными глазками, и ему стало не по себе. В последнее время она почти неразговаривала с ним, глядела искоса, очень зло и подозрительно, иногда онзамечал, что при нем она тихонько складывает свои жирные пальцы кукишем.

Ее увлекли заговоры, заклинания, всякого рода ведовство ишаманство. В полночь, при определенном положении луны, она отправлялась в рощу,рвала там какую-то траву, потом вымачивала ее пучки в крови черного петуха,которому перед тем собственноручно перерезала горло. Вместе со старой горничнойКлавдией занималась спиритизмом, для чего не пожалела блюдечка от драгоценногокитайского сервиза. Усилия ее сводились не столько к исцелению, сколько кпоиску виноватого.

Ирина Тихоновна готова была кого угодно обвинить в своихнедугах. То являлся к ней дух развратной царицы Клеопатры и хохотал в лицо, топриходила покойница-попадья из соседней деревни и плевала в щи. Однако главными самым интересным персонажем ее потусторонних бдений сделался все-таки муж. Онхотел ее извести и жениться на молодой.

Вероятно, Михаил Иванович просто спился бы, как это частослучается с русским человеком в тяжелых обстоятельствах, но нашлось дело,которое увлекло его и даже вдохновило.

Граф послушался совета доктора Батурина и занялся живописью.В ранней юности он измалевал несколько альбомов изящными, забавнымиакварельками. Он зарисовывал уличные сценки, студенческие вечеринки, светскиесалоны и ресторанные залы. Иногда он выхватывал из толпы какую-нибудьхарактерную физиономию и запечатлевал на память. Но особенно ловко удавалисьему карикатуры. Они были злы, обидны, однако точны чрезвычайно.

Теперь он пристрастился к простым реалистическим пейзажам. Сэтюдником уходил в лес, в поле, к маленькой быстрой речке Обещайке, котораяпротекала довольно далеко от Болякина. Писал маслом, широким, свободным мазком.

Однажды, жарким июльским вечером, именно у Обещайки, намокром песчаном берегу, он так увлекся оттенками закатного неба и верхушкамисосен, что не услышал легкого шелеста велосипедных шин за спиной.

– А вы делаете успехи, ваше сиятельство, – грудной низкийголос прозвучал у самого его уха, он вздрогнул, резко обернулся и встретилярко-синие насмешливые глаза.

– Добрый вечер, Софья Константиновна, – граф не могрисовать, когда ему смотрят под руку, положил кисть и достал папиросу, – развезанятия в гимназии уже закончились? – спросил он, смущенно кашлянув.

– Как же вы, Михаил Иванович, пейзажист, позабыли, какойтеперь месяц? – улыбнулась Соня. – Июль, середина лета, а гимназию я в этомгоду закончила.